Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник)

Голос мадам Решевски вновь достиг поднебесных высот, и эхо её слов снова покатилось по невысоким кладбищенским холмам.

— Как со мной могло случиться подобное? Я словно раб трудилась для тебя. Я восставала ото сна в пять утра. Я шила костюмы. Я арендовала помещение для театра. Я сражалась с авторами за их пьесы. Я выбирала для тебя роли. Я учила тебя, как надо играть, Авраам. «Великий Актер», говорили они о тебе. «Гамлет Еврейского театра». Все люди от Южной Африки до Сан-Франциско знали твое имя; а в твоей гримерной женщины срывали с себя одежды. До того, как я тебя обучила, ты был не более чем дилетантом, и каждой громогласно выкрикнутой со сцены фразой пытался взорвать последние ряды галерки. Я лепила тебя так, как скульптор лепить статую. Я сделала из тебя художника. А в остальное время… — мадам Решевски язвительно пожала плечами. — А в остальное время я вела бухгалтерские книги, нанимала капельдинеров и разыгрывала с тобой сцены из спектаклей. Я разыгрывала их лучше, чем любая прима, с которой тебе когда-либо приходилось выступать. Каждые два года я приносила тебе по ребенку, и постоянно кормила остальных детей, которых приносили тебе другие женщины. Своими руками я полировала яблоки, которые продавались во время антрактов!

Мадам Решевски слегка сгорбилась под своим модным котиковым манто и перешла на шепот:

— Я любила тебя сильнее, чем ты того заслуживал, а ты оставил меня в одиночестве на пятнадцать лет. Я старею, а они пристают ко мне с квартирной платой…

Мадам Решевски опустилась на холодную землю. На покрытую мертвой травой могилу.

— Авраам, — прошептала она, — ты обязан мне помочь. Умоляю тебя: помоги. Я могу сказать тебе одно… В прошлом, когда я попадала в беду, я всегда могла обратиться к тебе. Всегда. Помоги мне и сейчас, Авраам.

Мадам Решевски некоторое время лежала молча на холодной траве могилы, широко раскинув руки с обнаженными кистями. Затем, она поднялась и пожала плечами. Лицо её стало просветленным и более спокойным, таким, каким не было вот уже несколько месяцев. Она отвернулась от могилы и крикнула:

— Хелен, дорогая! Теперь ты можешь подойти.

Хелен встала с мраморной скамьи, стоящей на месте упокоения человека по фамилии Аксельрод, и неторопливо направилась к могиле отца.

Пол и Дора вышли из кинотеатра и неторопливо двинулись на восток в направлении Пятой авеню.

— «Гитлер!», — кричал мальчишка-газетчик, — «Гитлер!».

— Да, насчет Флетчера… — сказала Дора. — Это тот тип, который играл отца. Ты его запомнил?

— Ага, — ответил Пол, держа её за пальцы. Они все ещё шагали по темной улице.

— У него камни в почках.

— Поэтому он так и играет, — сказал Пол. — Теперь я знаю, как можно описывать игру актера. «Он играет так, будто у него камни в почках».

— Весной, — со смехом заявила Дора, — я делала ему рентгенограмму. Он — один из самых лучших пациентов доктора Тейера. У него постоянно что-нибудь да болит. Этим летом он намерен заняться изгнанием камней из почек.

— Удачи тебе, старик Флетчер, — сказал Пол.

— Мне приходилось массировать ему плечо. У него неврит. А зашибает он полторы тысячи в неделю.

— Не удивительно, что у него неврит.

— Он приглашал меня к себе домой на ужин, — Дора высвободила пальцы и взяла Пола под руку. Пол локтем прижал её руку к телу. — Я ему нравлюсь.

— Держу пари, что это так.

— А как ты?

— Что, как я?

— Тебе я нравлюсь?

Они уже стояли на «Рокфеллер Плаза», склонившись на мраморный парапет и глядя на фонтан, на статуи, на людей, пьющих и жующих за столиками ресторана, и на суетящихся вокруг этих людей официантов. Они смотрели и слушали журчание фонтана.

— Терпеть тебя не могу, — сказал Пол и поцеловал её волосы.

— Я так и думала, — ответила Дора, и они оба рассмеялись.

Они смотрели вниз на тонкие деревья со светло-зелеными листьями, шелестящими под легким ветерком, который каким-то непостижимым образом ухитрялся проникать в углубление между огромными, скучными, деловыми зданиями. Там внизу, по краям маленьких бассейнов, украшенных бронзовыми скульптурами морских богов и животных, росли желтые анютины глазки, гортензии и крошечные деревца. Всю эту дрожащую под ветром красоту заливал декоративный свет высоко расположенных прожекторов. По Пятой авеню неторопливо прогуливались пары, обсуждая, по субботнему негромко и дружелюбно, легкомыслие и экстравагантность Рокфеллеров, выкопавших среди унылых небоскребов в центре Манхэттена площадку для гортензий и воды, для юных деревьев и родников, и для морских богов, восседающих на спинах бронзовых дельфинов.