Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

– Hola, Педро! Не желаешь пропустить по стаканчику? Присаживайся. – Дионисио подтолкнул ногой стул, но Педро жестом вежливо отказался.

– Извини, приятель, когда я смотрю на эту кучу книг, у меня сохнет во рту и ладони потеют. Только представь: время, которое ты тут тратишь на писанину, можно бы провести на рыбалке, а то и на пуму поохотиться.

– Шкуры-то сгниют, – заметил Дионисио, – а книга – навсегда.

– Не все хорошо, что долго длится, – парировал Педро. – Я тут ездил в Ипасуэно, и какой-то человек попросил передать тебе письмо.

Дионисио взял конверт; написано только «Дионисио Виво из Кочадебахо де лос Гатос». Письмо захватано грязными пальцами и без марки.

– Наверняка его какой-нибудь механик передал, – сказал Дионисио.

Педро ушел, а Дионисио распечатал письмо: от Агустина – полицейского, который когда-то с Рамоном собирал убитых у Дионисио в саду.

Любезный друг,

Почтовой связи нет, и я не знаю, получишь ли ты мое послание, но все же опыт подсказывает мне, что брошенное на улице письмо кто-нибудь рано или поздно подберет и передаст еще кому-то, а тот – другому, и в результате оно прибудет по назначению.

Полагаю, ты должен узнать, что два дня назад от внезапной и очень сильной простуды скоропостижно умерла Бархатная Луиза. Она собиралась уйти из борделя и съездить к тебе погостить, а потом устроиться на работу в городской администрации. Но, видишь, несчастье опередило ее.

Я знаю, вы очень любили друг друга; и хоть я сейчас далеко, обнимаю тебя и говорю, что разделяю твою печаль. Мне ужасно тоскливо, как подумаю, что где-нибудь во Франции или в Голландии ее бы вылечили, и она была бы с нами.

Дионисио дважды перечитал письмо, сложил листок, и ему показалось, что он остался один на белом свете. Он вспомнил живую улыбку Бархатной Луизы, ее острые груди, безупречно шелковистую темную кожу и постарался представить, как вся эта жизнь превращается в тлен под плитой на ипасуэнском кладбище. Он подумал о предательстве ее сестры, о том, как нередко становишься жертвой обстоятельств, и снова о том, что невозможно представить Луизу мертвой. Дионисио решил повидаться с учителем Луисом.

Фаридес, как всегда, хлопотала на кухне, а учитель Луис, как обычно, стоял в дверях, чувствуя себя виноватым, что не помогает ей по дому. Фаридес радостно улыбнулась Дионисио, а Луис застенчиво ухмыльнулся и приветственно поднял руку. Дионисио отдал ему письмо и спросил:

– Что скажешь?

Учитель Луис прочел и ненадолго задумался.

– Наверное, оно подсказывает нам, что нужно больше ценить друг друга, пока мы здесь, потому как жизнь стоит дешево, а смерть приходит слишком скоро.

Дионисио кивнул.

– Это точно. Все мои друзья умирают. А потому пойду-ка отыщу Легацию, посмотрю, какого цвета у нее сегодня глаза, и запомню их.

Когда Дионисио ушел, учитель Луис обернулся к Фаридес и сказал:

– Ты бы лучше воспользовалась моей помощью. Вот помру, и даже постоять в дверях будет некому.

Фаридес состроила рожицу и протянула морскую свинку:

– Ладно уж, иди на двор и обдери шкурку.

Луис взял безвольное тельце грызуна и заметил:

– Чтобы выразить свою любовь, могла бы найти что-нибудь поприятнее.

– Это можно, – ответила Фаридес. – Когда с ней закончишь, хоть раз в жизни вынеси ведро из сортира.

Тертулиано Томас Кайзер Вильгельм Тебас де Тапабалазо – человек, который шел по жизни, не испытывая идиосинкразии к собственному имени, – уже многие годы был главным врачевателем влиятельных богачей, что вели двойную жизнь. Он знал все о недугах толстосумов: знал, как распухают и страдают непробиваемыми запорами те, кто питается лишь дорогой мясной вырезкой и воздушным суфле. У него имелось все необходимое, чтобы заниматься надуманными гинекологическими проблемами аристократок, кто выходил замуж по расчету, но уклонялся от исполнения супружеских обязанностей. Он мог за километр распознать неосторожную жертву демократического триппера и деликатно диагностировал его как «неспецифические мелизмы», совершенно убежденный, что никто из пациентов не слышал о таком термине, означающем мелодические украшения, куда напирали красивых нот. Он овладел искусством прощупывать тела, погребенные под толстенными складками жира, и умел проницательно вообразить зловещие наросты холестерина на сердечных сосудах тех, кто непривычен к физическому труду. Он верил в эффективность чеснока для очищения крови, прописывая его в невероятных количествах, и устрашал больных своим надменно-отеческим видом, считая, что это хорошо помогает при умственных расстройствах и ипохондрии. Его серьезность, сладкозвучный трубный голос, крупная голова, холодные руки и очки-половинки на кончике носа внушали фанатичное доверие узкому кругу богатеньких пациентов, говоривших, что услуги доктора Тапабалазо стоят дорого, но оправдывают каждый потраченный сентаво.