Зэди Смит - Время свинга

— Двигайся, — услышала я крик настоящего полицейского настойчивому пацаненку у правого колеса, который выпрашивал сласти. — Или мы тебя задавим!

Наконец машины остановились, миниатюрный Президент выбрался, подошел к настилу и произнес краткую речь, ни слова из которой я не услышала, потому что завелись динамики. Никто другой тоже ничего не расслышал, но все мы засмеялись и захлопали, как только она завершилась. У меня возникла мысль, что, явись сюда сам Президент, воздействие мало чем бы отличалось. Демонстрация власти есть демонстрация власти. Затем встала Эйми, сказала несколько слов, поцеловала человечка, взяла у него трость и помахала ею в воздухе под бурные крики. Школа была объявлена открытой.

Мы не перешли от этой официальной церемонии к отдельной вечеринке — скорее официальная церемония мгновенно рассосалась, и ее заменила вечеринка. Все, кого на церемонию не пригласили, теперь ворвались на площадку, аккуратный колониальный строй стульев развалился, все захватили те места, какие им требовались. Блистательные воспитательницы увели свои классы в тенек и разложили их походные обеды, извлеченные горячими и запечатанными в большие горшки — из клетчатых хозяйственных сумок, какие также продают на рынке Килбёрн, международного символа бережливых и неугомонных путешественников. В самом северном углу участка завелась обещанная звуковая система. Все дети, сумевшие удрать от своих взрослых — или у кого с самого начала взрослого не было, — сбежались туда танцевать. На мой слух, играло что-то ямайское, какой-то дэнсхолл, а поскольку я, казалось, в этом внезапном переходе растеряла всех, то подошла и стала смотреть, как танцуют. Танцев имелось две разновидности. Господствовала ироничная имитация мамаш: колени присогнуты, спины ссутулены, попа открячена, смотрят на собственные ноги, которыми топают в такт по земле. Но время от времени — особенно если замечали, что я на них смотрю, — движения их перескакивали к другим временам и местам, мне более знакомым через хип-хоп и раггу, через Атланту и Кингстон, и я видела рывки, толчки, скользы, крученья. Симпатичный мальчишка лет десяти с самодовольной ухмылкой знал все особо непристойные движения и проделывал их небольшими всплесками, чтобы периодически скандализовать девчонок вокруг: те принимались вопить, забегали прятаться за дерево, а потом вновь выползали оттуда еще поглядеть на него. Он же не сводил глаз с меня. Все время показывал на меня пальцем, кричал что-то, чего я не вполне могла расслышать из-за музыки:

— Танцуешь? Очень жаль! Танцуешь? Танцуешь! Очень жаль! — Я сделала шаг ближе, улыбнулась и покачала головой, хоть он и знал, что я об этом подумываю.

— А, вот ты где, — произнесла Хава у меня из-за спины, продела свою руку под мою и повела меня назад к вечеринке.

Под деревом собрались Ламин, Грейнджер, Джуди, наши учителя и несколько детей — все тянули из пирамидок, обернутых в «саран» [137] «Saran» — торговая марка самоклеящейся пищевой пластиковой пленки. , либо апельсиновый лед, либо холодную воду. Я взяла воды у маленькой девочки, которая продавала упаковки, и Хава показала мне, как зубами оторвать уголок, чтобы высасывать жидкость. Закончив, я оглядела маленькую скрученную упаковку у себя в руке, словно сдувшийся презерватив, и поняла, что выбросить ее некуда, только на землю: видать, именно эти пирамидки и были источником всех пластиковых загогулин, что навалены на всех улицах, висят в древесных кронах, замусоривают жилые участки, торчат, как цветы, из каждого куста. Я сунула упаковку в карман, чтобы оттянуть неизбежное, пошла и села между Грейнджером и Джуди — те спорили.

— Я так не говорила , — шипела Джуди. — Я сказала только: «Никогда ничего подобного не видала». — Она умолкла, чтобы громко хлюпнуть своей ледяной шипучкой. — И я не видала, к черту!

— Ага, ну, может, они никогда не видали той чокнутой срани, что видим мы. День святого Патрика. В смысле — что это за хуйня , День святого Патрика?

— Грейнджер, я из Австралии — и практически буддистка. Нечего на меня вешать День святого Патрика.

— Я в смысле: мы любим нашего Президента…

— Ха! За себя говори!

— …так почему ж этим людям не уважать и не любить своих чертовых вождей? Тебе-то какое дело? Ты ж не можешь просто ввалиться сюда без всякого контекста и судить…

— Его никто не любит, — сказала востроглазая женщина, сидевшая напротив Грейнджера: она спустила одеянье свое на талию и держала у правой груди младенца — а потом переместила его к левой. У нее было миловидное разумное лицо, и была она лет на десять младше меня, но в глазах читался жизненный опыт, какой я начала замечать у некоторых старых своих подруг по колледжу, долгими неловкими вечерами, когда я навещала их и их скучных младенцев — и еще более скучных мужей. В них пропадал некий девический слой иллюзии.