Тимофей Круглов - Август

Анчаров навоевался с лихвой еще на срочной — в Афгане. Орденоносцем стал в 20 лет. Рано женился, рано завел мальчишек-близнецов. Был «замком» — замкомвзвода у Муравьева в Рижском ОМОНе. И потом опять воевал — то в Бендерах, то в Рыбнице. Толян вытащил сержанта из госпиталя, потом из затяжного запоя.

Помог стать офицером. А со временем Анчаров снова занял место заместителя Муравьева, только теперь уже в его отделе МГБ Приднестровья. Оба они все эти годы жили в одном и том же 12-этажном общежитии Тирасполя. Все, что заслужили — это отдельные комнаты с удобствами. Бывшие рижские коллеги, кураторы ОМОНа от МВД СССР, первыми нарисовавшиеся в ПМР сразу после «путча», давно уже занимали министерские посты. Подопечные им когда-то омоновцы все чаще только мешали в новой жизни и карьере — знали много такого, о чем хотелось забыть и никому не рассказывать. Вот уже 17 лет судьба двоих друзей висела на волоске, как и само Приднестровье.

— Жениться, говоришь? — Толя махом опрокинул в рот остатки коньяка из кружки, закурил «Галуаз» из синей пачки. Анчаров задумчиво смотрел на проплывавшие мимо леса, уже сливавшиеся с потемневшим к ночи горизонтом и попыхивал сигарой:

— Я же не к тому, что вот так сразу, на первой попавшейся Глафире и жениться. Я просто хочу вспомнить, какая она — человеческая жизнь, понимаешь?

— Понимаю. — Муравьев вздохнул, разлил остатки коньяка из узкой высокой бутылки и приподнял свою кружку. — За тех, кто в море!

— На границе!

— И в венерической больнице! — выпили, не чокаясь, и пошли искать подружек, убежавших после совместного кофе в «Панораме» танцевать в диско-бар.

А там уже их самих разыскивала встревоженная Дарья. Прошли быстро в каюту девчонок, на среднюю палубу, привели в чувство Глашу, бьющуюся в истерике. Пристал к ней в диско-баре грузин какой-то здоровый бандитского вида, и не отвязаться было никак. Девчонки наплясались, выпили по паре крепких коктейлей и потеряли привычную осторожность — они же на отдыхе! Даша, правда, с самого начала хотела позвать знакомых мужчин, чтобы разрядить ситуацию. Но раздухарившаяся неожиданно Глафира решила сама поставить кавказца на место. Была у нее одна вещица в сумочке; еще на первом курсе, когда и вправду, чтобы выжить провинциалке в Питере, приходилось «сниматься» иногда, — клиент один, иностранец, подарил. Ручка типа «шпионской», стреляющая иголками. Как тот голландец сказал, нужно только повернуть колпачок против часовой стрелки и нажать на пимпочку. И тогда обидчик тихо уснет и все. Ни разу не довелось Глаше воспользоваться импортной хреновиной, всегда она была осторожна и обходилась без скандалов с клиентами. А потом и вовсе забыла про вынужденный промысел, устроилась подрабатывать в районную рекламную газету.

А тут, словно бес попутал от испорченного хорошего настроения. Увлекла распалившегося грузина на пустынную и темную уже солнечную палубу, а как он под юбку полез, так и выстрелила ему из приготовленной заранее «авторучки» прямо в сердце. Тот сразу упал, как-будто и правда подстреленный. И лежал не как спящий, а как мертвый. Когда перепугавшаяся Глафира стала ощупывать ему грудь — сердце не билось. А за поясом, сзади, у него был пистолет. Зачем бумажник у него вытащила, сама не представляет, наверное, от шока.

Анчаров с Муравьевым переглянулись и посмотрели оба на Дашу. Та, казалось, не слушала рассказ подруги, курила сигарету за сигаретой, да потягивала «Мартини» из недавно открытой литровой бутылки.

В тонком бумажнике грузина был российский паспорт с московской пропиской, немного наличных и несколько кредитных карточек. И еще тонкий листок чертежной бумаги с подробным планом теплохода. Это бы еще ничего, да вот только сразу несколько мест на плане были отмечены крестиками, и все — ниже ватерлинии — в местах, легкодоступных для постороннего, но все-таки скрытных. Не понравилась эта бумажка офицерам. Так же, как и сообщение о пистолете. Пришлось разбираться. И по-быстрому, пока шум не начался. Девчонкам, понятное дело, ничего о плане судна говорить не стали. Велели закрыться и спать. Сами же сначала осмотрели тело, забрали пистолет. Перетащили бездыханного, но живого, живого все же грузина подальше от стоящих в изобилии на солнечной палубе шезлонгов, лежаков и столиков. Прикрыли тело свернутым тентом, оставленным в солярии для какой-то надобности, прихватили найденные в кармане кавказца ключи от каюты и ринулись ее осматривать. В каюте никого больше не было, слава Богу, зато вот в огромной дорожной сумке обнаружилась неприятная неожиданность в виде трех — четырех десятков килограммов гексогена в аккуратных мешочках. Был и электронный взрыватель с таймером, но ворошить сумку дальше Толя Анчарову не разрешил — так, сдуру, можно было и самим взорваться, и весь теплоход с людьми погубить. Могли у грузина и сообщники найтись. Время шло, на верхней палубе пришлось еще потусоваться и выпить с некстати появившимися там воронежцами и Петровым, хорошо, успели тело прикрыть от посторонних глаз. Надо было быстро принимать решение. Муравьев его принял, может быть, и не самое лучшее, но раздумывать было некогда — кто его знает, на какое время таймер выставлен? Поднимать панику? Докладывать капитану? Эвакуировать срочно людей? Куда? Мы в среднем течении Свири — места глухие! Ждать, пока очнется лежащий в шоке грузин, и потрошить потом его наскоро, добиваясь правдивых показаний — опасно. Вызывать из рубки группу антитеррора из Питера или Петрозаводска? Пока они долетят на вертолете, пока высадятся, пока поймут, что к чему, а взрыватель считает бесшумно никому, кроме лежащего в отрубе грузина, неизвестное время до взрыва. Выбросить за борт взрывчатку, упаковать накрепко террориста, — пусть с ним потом власти разбираются? Так ведь сумку потом на дне не найдешь, Свирь не Фонтанка — не прочешешь с водолазами! И разбираться будут уже не с грузином, а с тобой. Да и девчонку жалко — дурищу — испортят ведь ей жизнь, глупышке.