Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Молодые аски в основном перебивались простыми историями, фальшивым прибалтийским акцентом, «парни, мы приехали из Эстонии, плохо говорим по-русским, помогите собрать денег на обратный билет». Провинциалы, гости Москвы, довольно часто покупались на эту классическую, глупую легенду всех асков, в силу того, что завсегдатаи стрита были, разумеется, одеты не как все советские люди. Советские люди, конечно, никогда так не одевались. И не в силу имущественных различий, а по стилистическим причинам. И аски довольно часто сходили за заблудившихся прибалтов, им давали деньги с улыбкой и без особого осуждения.

Бондаренко никогда не интересовалась, сколько же можно собрать вот так, целый день выпрашивая мелкие деньги у прохожих на стриту, но ей было очевидно, что, в отличие от промысла утюгов, это, конечно, никакой не бизнес, а скорее искусство, причем даже искусство для искусства.

Аски порой немного перемешивались с хиппи – но хиппи, торчавшие на стриту (торчали они в основном на Пушке, то есть у памятника Пушкину, или на «плешке», то есть у памятника Юрию Долгорукому, или в «трубе», то есть в подземном переходе между Долгоруким и Моссоветом), были племенем наиболее замкнутым, герметичным и мало кого к себе подпускали.

Хиппи тусовались в основном в «этажерке» – стоячем кафетерии возле кафе «Московское», и там на втором этаже, за стаканом кофейной бурды со сгущенкой и коржиком за десять копеек – они проводили порой целый день, особенно зимой, в медленных разговорах, а то и в полном молчании. Бондаренко не очень часто появлялась в «этажерке», поскольку хиппи, которые тут тусовались, находящиеся в прострации или под воздействием каких-то веществ (а веществами она никогда не интересовалась), были, в общем, неважными собеседниками, но среди них были два персонажа, которых она буквально любила и видеть которых она хотела всегда.

Первым был хиппи по имени Реклама, это был невероятно харизматичный человек, красивый и яркий, даже смотреть на него было одно удовольствие – невозможно словами описать то, с каким изяществом он носил все, от нелепой лыжной шапочки и старой солдатской шинели зимой – до умопомрачительных рубашек-балахонов летом, поверх которых всегда болтался его особый джинсовый ксивник – бережно вышитый мешочек для паспорта, который у всех у них должен был находиться при себе всегда: милиция хиппов не любила и документы проверяла часто.

Реклама был вечно пьян, но никогда не терял вдохновения – его восклицания разряжали напряженное метафизическое молчание, которое обычно царило в «этажерке».

– Вперед, на штурм Зимнего! – восклицал он иногда, как правило ближе к вечеру, и его товарищи замирали, в их сумеречном сознании это была почти крамола, ты что, Реклама, нас заметут, гундосили они, а Бондаренко тихо хихикала.

Реклама говорил на удивительном языке, который она пыталась фиксировать в своем блокноте (остальные посетители «этажерки» неодобрительно на это смотрели); так вот, этот штурм Зимнего был у него эквивалентом самых разных вещей – от примитивного похода за водкой до приключения, которое могло продолжаться несколько дней и вбирать в свой сценарий десятки персонажей.

…Жизнь на стриту для всех племен была, конечно, лишь парадной, внешней частью существования, за пределами светового дня начинались куда более таинственные сюжеты.

Однажды Реклама, с которым она любила поговорить о книгах, причем не важно о каких, слушать его всегда было одно удовольствие, – повел ее на так называемую «блатхату», вот тогда она и узнала, что в Москве, в старых переулках, существуют брошенные дома или необжитые комнаты в коммуналках (как правило, это были так называемые «вторые» комнаты, которые нищие старухи сдавали таким компаниям за небольшие деньги или услуги) – и там свободно обитают целые колонии московских «детей цветов».

Она с Рекламой пришла в Козицкий переулок, и там в старом дореволюционном доме во дворе, на пятом этаже оказалась его резиденция – огромная комната в коммуналке с бесконечными коридорами и темной кухней, с запахом мышей, со стенами, которые были обклеены газетами сороковых годов (по времени предыдущего ремонта). В углу комнаты стояла электроплитка со сковородкой, на ней кто-то разогревал тушенку, в другом углу был пыльный матрас, на который бережно накинуто почти детское одеяльце. Одеяльце скрывало серую от времени и употребления простыню, матрас был отгорожен от остальной комнаты какой-то ветхой этажеркой. Выяснилось, что здесь ночуют почти пятнадцать человек, включая каких-то девушек.