Борис Минаев - Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х

Она приехала в тихую, пустую Москву и даже как-то слегка онемела.

Улицы бороздили непонятные новенькие автобусы с иностранными туристами, в магазинах продавали неведомые колбасные изделия, кругом установили какие-то автоматы с пепси-колой, на перекрестках дежурили странные дружинники в одинаковых модных куртках, коротко стриженые, румяные, с цепким спокойным взглядом, немного похожие на овчарок, а оставшийся в городе народ просто бредил спортом, который ей лично был совершенно не интересен.

С ужасом она узнала, что только что умер Высоцкий, и пошла на Ваганьково, но туда не пускали те же самые дружинники, требовали какой-то пропуск, она ничего не поняла, повернулась и поехала домой.

Ничего загадочного в этой московской тишине и пустоте для нее уже не было, все объяснил третьегодник Савушкин, был у них в классе такой персонаж, солидный мужчина с усиками, восемнадцати, что ли, лет, посматривавший на них, шестнадцатилетних щенков, с некоторой снисходительностью и, по его собственным словам, оказывавший разные услуги настоящим московским ворам в районе трех вокзалов. Иногда там требовалось отвезти куда-то срочно какие-то сумки, иногда раздобыть ночью бухло, иногда кому-то позвонить. За все это Савушкин получал большие по меркам девятого класса деньги, мечтая когда-нибудь по-настоящему разбогатеть. К девушкам он относился преувеличенно вежливо, по-взрослому.

Выйдя в пустой город вечером после приезда, она немедленно встретила его на районе, и он рассказал ей, куда, в сущности, все подевались.

– Пацанов по летним лагерям распихали, кого постарше – за 101-й километр. Не поедешь если, оштрафуют и все равно вышлют. Такая фигня, – озабоченно сказал он.

– А тебя? – ласково спросила Бондаренко. – Ты-то как здесь, Петруша?

– А я человек призывного возраста! – широко улыбнулся он. – Я скоро пойду родине служить! Да и вообще у меня в милиции много знакомых.

Помолчали.

– Мороженого хочешь? – спросил Савушкин. – Сейчас.

В это удивительное лето в Москве не было проблем с мороженым и газировкой – всего было навалом и без очереди.

Пока Петюша ходил за пломбиром, Бондаренко несколько призадумалась. Как только она попала в эту школу на Усачевке, сразу начала дружить со шпаной. Дружить не со шпаной ей было совершенно не интересно. Да и шпана в этой школе была очень симпатичная – мальчики приносили в школу тайком кассетники с рок-музыкой, прогуливали уроки, курили, во дворе распивали на всех одну бутылку вина – какая же это шпана? Это просто была ее компания, вызывавшая тем не менее жуткую ненависть у школьных училок, которых она подозревала в очень сложных сексуально-психологических проблемах, выражавшихся в этом беспрерывном потоке истерик по любому поводу.

Да, она любила дружить со шпаной и делала это с наслаждением, но тем летом в Москве оставался только Савушкин, а он не входил в компанию ее мальчиков, он был взрослый тихий человек, который вел себя в школе очень аккуратно, при том что все догадывались про его довольно темные дела.

Входить с ним в слишком тесные отношения она не хотела, хотя провожал он ее из школы довольно часто.

С Савушкиным ей, впрочем, тоже иногда было интересно. Он знал про этот город буквально все.

Например, он знал все про проходящих мимо людей.

– Вон девки в общежитие пошли, – сообщал он Рите совершенно не нужную ей информацию, и она вдруг поворачивалась и смотрела на усталых после смены штукатуров-лимитчиц, а они оборачивались и с тем же интересом смотрели на нее, московскую фифу.

Про проезжающий троллейбус он знал, что тот идет в парк, про пролегающие на их пути дворы – куда можно «спокойно заходить», а где «будет небезопасно», он одинаково церемонно и подолгу здоровался со старушками, бредущими в магазин с авоськами, и с совсем мелкими мальчишками, которые стукали мячом об стену дома, вечно передавая через них приветы каким-то дядям Гришам и тетям Машам. Это был какой-то гений места, дух города, проникавший в сквозные парадные, поднимавшийся на крышу по пожарной лестнице, покупавший свежий хлеб в булочной с черного хода, прямо из лотка.

Однако ей, Рите Бондаренко, совсем не светило провести остаток лета в его обществе, при всем хорошем к Савушкину отношении. И вот она (пока он ходил за мороженым) впервые в жизни задумалась о том, что ей срочно нужно сменить локацию.

Родители давно были на даче, вишню бабушка частично сварила, частично употребила на приготовление какой-то наливки и теперь сидела одна в душной квартире и скучала.