Олег Ермаков - Радуга и Вереск

— Так, вось наш бедны рыцар, ў яго рана ад нажа [244] Да, вот наш бедный рыцарь, у него рана от ножа ( бел .). , — сказала пани Елена.

И девушка обратила к нему светлое лицо, приблизилась. Николаус смотрел на нее с недоверчивостью.

— Дай Бог здароўя пану, — сказала она.

Ее голос был совершенной музыкой, некие высшие силы заставляли звучать сию лютню. Николаус разлепил губы и приветствовал девушку. Голос самому Николаусу показался отвратительным карканьем. Пани Елена рассказала, что с паном приключилось. Затем она попросила Николауса показать рану. И ему померещилось, что от одного только взгляда этих лучистых, глубоких, изумрудных, небесных глаз рана его стала заживать.

— Хто ведае, ці ня быў атручаны той нож злыдня? [245] Кто знает, не был ли отравлен тот нож злодея? ( бел .) — спросила пани Елена.

На следующий день Вясёлка принесла зелье в двух маленьких горшочках — одним рану смазывать, а другое пить. Николаус сказал ей, что познакомился в таборе с немцем лекарем Фомой Людвиговичем, у которого на душе есть помысел о травах в Сибири, мол, где-то там и сокрыты чудодейственные травы, и он хотел бы снарядить за ними людей и отправиться на розыск.

— Травы і ў нас моцныя. Толькі трэба ведаць іх спалучэнне [246] Травы и у нас сильны. Только надо ведать их сочетание ( бел .). , — сказала девушка.

— Зімой так і здаецца, што ўжо нічога не расквітнее. Так і будзе снег [247] Зимой так и кажется, что уже ничего не расцветет. Так и будет снег ( бел .). , — ответил Николаус.

— Мароз адпускае, сініцы ўжо б’юць звонка, на дахах лядзякі [248] Мороз отпускает, синицы уже бьют звонко, на крышах сосульки ( бел .). , — проговорила девушка так, что Николаус и вправду услышал позвякивание птичьих голосов и сосулек.

— Але вярба яшчэ не распускаецца? [249] Но верба еще не распускается? ( бел .) — спросила пани Елена.

Она, видно, ради шляхтича вела и ему понятную речь, не переходя на московитский говор.

— Як ня распускаецца? На Зялёным ручаі на ўзгорку перад домам Федзькі гарбара куст ў пухлячках ўвесь [250] Как не распускается? На Зеленом ручье на взгорке перед домом Федьки кожевника куст в пухлячках весь ( бел .). , — ответила девушка, оглядываясь на пани Елену.

— Так гэта ўжо і вясна прыйшла [251] Так это уже и весна пришла ( бел .). , — сказала пани Елена.

— Нашы козы ўжо б’юцца ў вароты рагамі, на волю хочуць, хоць бы і кары поглодать [252] Наши козы уже бьются в ворота рогами, на волю хотят, хоть бы и коры поглодать ( бел .). .

Пани Елена посмотрела на Вясёлку и вздохнула. Помолчав, что-то сказала по-московитски. Вясёлка ей быстро ответила.

— Ужо не дамаўляецеся Ці вы адамкнуць і іншыя вароты? [253] Уж не договариваетесь ли вы отпереть и другие ворота? ( бел .) — выдохнул из своего жара Николаус, стараясь придать голосу шутливые нотки, но, видно, получилось плохо.

Пани Елена всплеснула руками, испуганно оглянулась. Нахмурилась и Вясёлка.

— Гасподзь з табой, пан Николаус! Мы кажам пра наш, Баб’ім… [254] Господь с тобой, пан Николаус! Мы говорим о нашем, бабьем… ( бел .)

— Ды і з той-то бакі не козы з баранамі, гэта я бачыў [255] Да и с той-то стороны не козы с баранами, это я видел ( бел .). , — сказал Николаус.

И, будто в подтверждение его наблюдений, ночью московиты явили свою грозовую мощь. В замок полетели ядра. Забухали пушки. Значит, орудия прибыли из столицы. Все мужчины из дома Плескачевских были на стене, кроме Николауса. Вместо пахолика Жибентяя и слуги Савелия, оставшихся в остроге в Николе Славажском, в доме прислуживали старуха мать Савелия и его жена, жившие тут же, поблизости. Вскоре бледная и перепуганная жена Савелия, Марфа, и прибежала, запалила лучины, принялась класть поклоны и молиться. Окошки все были плотно закрыты ставеньками. Николаус приподнялся, слушая. Его место было не здесь, а на стене, в башне Veseluha. Но он лишь беспомощно стискивал зубы, валяясь в доме, над которым пролетали с воем ядра. Земля содрогалась. Казалось, что очередное ядро прямо в дом и угодит, проломит крышу. К молящейся бабе присоединилась и пани Елена. А что еще они могли противопоставить этой слепой жуткой силе, врывающейся откуда-то из недр тьмы в замок.

Лаяли и выли собаки, ржали в стойлах лошади.

Очередное ядро угодило куда-то совсем рядом, и сквозь холстины замерцало зарево.

— Гарыць! [256] Горит! ( бел .) — крикнул Николаус, опуская ноги на пол.