Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Они шли мимо дымящихся землянок со штабелями дров, громоздким оружием, поставленным в сооружения из досок. Всюду крутились собаки, лаяли, грызлись за кости. В одном месте горел костер на улице и мужики крутили на вертеле коровью тушу. Все опушал иней. Солнце холодно светило. На дальних деревьях граяли вороны. Николаус смог увидеть и замок за глубокой долиной, и даже башню, напротив которой с той стороны стены стоял дом Плескачевского с повалушей. Он щурился от солнечного света.

Табор, по которому они шли, защищали крутые валы и частокол, на валах стояли небольшие пушки. В табор въезжали сани с сеном и дровами, целый караван. Всюду ходили стрельцы в красных длиннополых кафтанах, препоясанных кушаками, и в отороченных мехом высоких шапках, с саблями. Бросали взгляды на пленного, что-то говорили.

Николаус снова поискал башню, и тут его грубо пихнул тот русоусый стрелец, да прямо попал в заживающую рану, так что шляхтич зажмурился и стиснул зубы.

Они подошли к бревенчатой свежесрубленной избе, возле которой на коновязи стояли лошади. Перед дверью в толстом красном длиннополом кафтане на меху и в высокой шапке, отороченной овчиной, в теплых сапогах и рукавицах, с бердышом и прислоненной к стене пищалью, увешанный по широкой груди деревянными пенальчиками для пороховых зарядов, стоял стрелец с толстыми щеками и усами, обросшими сосульками, что делало его похожим на какого-то лесовика, точнее — морозовика…

Он толкнул дверь и велел Николаусу зайти. Русоусый вошел следом.

В избе было жарко натоплено. На скамьях сидели люди. Света недостаточно было от маленьких окошек, и потому горели лучины по стенам. Обвыкая к этим сумеркам после яркого морозного утра, Николаус озирался.

Мужчина в меховой шапке с редкой бородкой и острым носом что-то спросил высоким голосом по-московитски. И тут раздался звучный знакомый голос:

— Ну здравствуй, пан Николай!

Сказано было по-польски, но тут же человек, сидевший посредине избы, перешел на другую речь:

— Добры дзень, кажу, пан Мікалай. Гэта пан Мікалай Вржосек, таварыш панцырныя харугвы з замка [228] Здравствуй, говорю, пан Николай. Это пан Николай Вржосек, товарищ панцирной хоругви из замка (бел.). .

Николаус уже узнал, а теперь и разглядел дворянина Алексея Бунакова, его большое лицо с увесистым носом, чуть раскосые глаза, косую сажень в плечах, крупные руки. Правда, одет был дворянин очень просто: в сермяге, в войлочном плаще, в бараньей шапке. Мгновение они смотрели друг на друга и молчали. А все вокруг задвигались, заговорили и снова смолкли по жесту остроносого с неказистой бороденкой и высоким голосом. Толмач-поляк был здесь же, он откашлялся.

— Алі не прызнаеш мяне? — спросил Бунаков насмешливо.

— Узнаю… Здравствуй, пан Алексей, — ответил Николаус подавленно.

Остроносый что-то сказал, и толмач-поляк начал было переводить, но Бунаков оборвал его.

— Пачакай балбатаць, мілы сябар. Ён жа ўсё разумее. Ну, акрамя маскоўскай гаворкі. Ды і тую разумее, а толькі не гаворыць [229] Погоди тараторить, мил друг. Он же все разумеет. Ну, кроме московской речи. Да и ту понимает, а лишь не говорит (бел.). .

— А казаў, што ў острожку на Ніколе Славажском служыць і гаворка распавядае толькі польскую [230] А говорил, что в острожке на Николе Славажском служит и речь ведает только польскую (бел.). , — подал голос кто-то.

Алексей Бунаков рассмеялся.

— Туды пан на паляванне ездзіў. Як, удалая была пацеха? А ў нас, бачыш, якая пайшла… [231] Туда пан на охоту ездил. Как, удачная была потеха? А у нас, видишь, какая пошла… (бел.) — сказал он и широко развел руками.

— Ну вот что! Слушай сюда, пан Микола. Не в нашем обычае истязать благородных шляхтичей, чай, не мужланы. А придется, ежели и дальше ты будешь водить нас за нос. Так что все говори. А Алексей ужо не даст соврать. Смотри мне, пан, — посверкивая в свете лучин глазами, высоко сказал остроносый на понятном всем западнорусском языке и постучал плеткой по скамье.

— Не знаю, что добавить… Бунаков ведь все рассказал вам, — проговорил Николаус, томясь от предчувствия боли, страданий.

— Рассказывай, а мы сами ужо решим, то ли или не то, — сказал ему остроносый.

И Вржосека начали допрашивать наново. Московитов интересовало: сколько военных людей в замке, а среди них сколько пехоты, всадников, сколько поляков, литвы, немцев и смольнян; каков фураж и корм людей; заготовлены ли на зиму дрова; каковы запасы пороху, ядер; сколько горожан в замке; по скольку пушек на каждой башне; насыпаны ли уже валы пред воротами или, может, устроены туры, набитые землей и каменьями; много ли соли; и точно ли все церкви православные сделаны католическими, а по-русски смольняне и не разумеют уже, будто поганые или ляхи с немчурой.