Андреа Де Карло - Уто

– И как только он умер, она – того? – спросил я, изобразив с помощью рук и гримасы чучело медведя.

Она смотрит на меня тупым взглядом, однако изо всех сил старается понять меня.

– Бедняжка! – говорит она. – Они были так близки. После его смерти она почти сразу обезножела.

Все это она рассказывает мне шепотом, пока мы стоим у входной двери под венком из омелы, оставшимся от Рождества.

– Свами предложил ей переехать в ашрам, там за ней был бы уход, но она предпочла остаться дома. Она еще вполне может жить самостоятельно, сам увидишь.

Она позвонила в колокольчик, и приблизительно через минуту дверь открылась: полная седая женщина сидела в инвалидном кресле.

– Какой хороший день, не так ли? – приветствовала она нас.

– Сарасвати! – воскликнула Марианна и бросилась обнимать ее, по обыкновению проявляя слишком много эмоций. – Ты знаешь Уто? – спросила она, указывая на меня.

– Я видела его издали, – сказала полная седая женщина. – Но я много слышала о нем. Он великий пианист.

– Да, – подтвердила Марианна, глаза у нее блестели. Мы сняли сапоги и вошли в гостиную, почти ничем не отличающуюся от гостиной в доме Фолетти, разве что чуть поменьше, да и мебель пониже, и книжные полки на таком уровне, чтобы полная женщина в инвалидном кресле легко могла до них дотянуться.

Она передвигалась по комнате довольно непринужденно: вперед-назад, и даже могла поворачиваться кругом, держа руки на колесах.

– Я видела, как вы подъехали, это было давно, – сказала она.

– Мы разговаривали, – объяснила Марианна, покраснев и устремив взгляд за окно.

Эта абсурдная атмосфера сообщничества, духовной чистоты и скрытых намеков смущала меня и нравилась мне. Воздух был необыкновенно легкий, еще чище, чем в других домах Мирбурга, мне казалось, что я прямо ощущаю пустоты между мебелью, стоящей в комнате.

– Что мы можем сделать для тебя? – спросила Марианна у полной седой женщины в инвалидном кресле.

– Мне ничего не нужно, – ответила женщина.

Ей было лет восемьдесят, но глаза у нее были темные и зоркие, вряд ли она что-то упустила, разглядывая нас.

Марианна несколько раз обошла гостиную, иногда она вдруг поднимала руки, а потом опускала их по швам, как ребенок. Она смотрела только на меня, очевидно, делала это чисто инстинктивно.

– Совсем-совсем ничего? – спросила она.

– Совсем ничего, – сказала полная седая женщина. – Сегодня рано утром ко мне уже заходила Шивананда.

У меня вдруг невероятно обострился слух: пока я смотрел, как свободно, с улыбкой разговаривает пожилая женщина, мне казалось, что я могу воспринять даже те усилия, которые ей приходится делать, чтобы вести себя соответствующим образом: поддерживать беседу, передвигаться по комнате и, несмотря на инвалидное кресло, оставаться с нами наравне, не пробуждая в нас сострадания. Мне казалось, я слышу чуткое внимание Марианны, неподвижный пейзаж за окном и само бегущее время.

– Но я все равно рада вас видеть, – сказала полная седая женщина в инвалидном кресле. – Садитесь. Угостить вас печеньем?

Не знаю, что на меня нашло, – мною владели разные чувства: и смущение, и страх перед замкнутым пространством, и полное безразличие, мне было и забавно, и не по себе, да еще это странное ощущение пустоты между предметами, и странная слуховая гиперчувствительность, – но только я, не раздумывая, брякнул женщине в инвалидном кресле:

– Нет, больше всего мы хотим, чтобы ты встала!

Уто Дродемберг – святой. Вокруг его головы – нимб, когда он ходит по комнате, его волосы, словно озаряются чудесным светом. Он протягивает руку к женщине в кресле, и женщина встает. Он упирается пальцем ей в лоб, она на мгновение откидывается на спинку кресла, но потом встает. Она стоит, потом делает несколько неуверенных, нетвердых шагов по гостиной, конечно, ей трудно, ведь она целый год была парализована, ее пошатывает, но она все-таки идет. Только что это казалось немыслимым, но это так. Марианна в слезах, женщина в слезах, они обнимаются. Женщина неуклюже подпрыгивает вокруг Марианны, она еще не может поверить в то, что случилось, она почти разучилась пользоваться ногами. Марианна не верит своим глазам, она смотрит на Уто и плачет. Безграничное восхищение, восхищение-влечение, все так напряжены, что просто лишились дара речи, но ничего говорить и не нужно, такой момент нельзя передать словами.

Женщина в инвалидном кресле изумленно смотрит на меня, похоже, она меня совершенно не понимает.