Евгений Ройзман - Икона и человек [сборник]

Был в школе одной, на окраине города. Разговариваю с директором в кабинете, смотрю, высокая, красивая молодая учительница пришла возмущенная с малолетним хулиганом. Директор вышел с ней разговаривать, а хулиган остался у кабинета. Я говорю: «Что, накосячил?» А он привычно так загундосил: «А че, училка мобильник отжала!..» Я хотел за учительницу заступиться, но зашел директор и отправил его в класс. И говорит мне, мол, не знаю, что и делать, чуть пауза любая — и все сразу в гаджеты лезут!.. Я вдруг говорю: «Да и нормально это! Вспомните, мы в их возрасте всей школой в трясучку играли! И на переменах, и на уроках умудрялись. У каждого времени свои игры. Пусть лучше в гаджетах сидят». Он засмеялся и согласился. Хороший, кстати, директор, в походы с ребятами ходит.

Потом, уже после лекции, вышел на крыльцо, со всеми парнями сфотографировался, и вдруг этот обиженный пользователь подходит и спрашивает осторожно: «Дядь Жень, а мне можно с тобой сфоткаться?» Я говорю: «Можно, но только тебе тогда косячить уже нельзя будет». Там аж загудели старшие парни на крыльце, а он задумался на секунду и говорит: «Не, я тогда лучше пойду…» И пошел. Потом замедлил шаги, развернулся, подошел ко мне, протянул руку, вздохнул и говорит: «Ладно! Давай попробуем!..»

Уже поехали когда, вспомнил разговор один. Мужик говорит: «У меня внук, три года ему, а он уже айфон освоил, айпад освоил! Вот ты в три года что делал?» — «Я-то? Да как все — гудрон жевал!..»

Маша приехала в Ленинград и работала в музее, а муж у нее был зоолог. Когда началась война, его взяли в ополчение. Убили его почти сразу, потому, что там стреляли, а у него была только лопата для рытья окопов, а оружия не было. Она осталась одна. Началась блокада. А у нее не было карточки, музей закрыли, она не считалась работающей. Она нашла у мужа давилки для грызунов и приспособилась ловить крыс. Она их быстро разделывала и варила и жарила. А потом бомба попала в «Детский мир» и игрушки разлетелись. Маша пошла посмотреть, что там можно найти, и вдруг увидела маленькую замурзанную девочку. «Ты чья?» — спросила она. Ничья, сказала девочка, у меня все умерли. Маша взяла ее за руку и сказала: «Пойдем посмотрим, что здесь есть». И среди разбросанных игрушек они вдруг увидели, что в разбитой погремушке сухой горох!!! Они собрали все погремушки и натрясли из них мешочек гороха и очень берегли его и иногда делали жаркое с гарниром. Два года они питалась крысами и выжили. Маша всем говорила про девочку, что это ее племянница. После войны Маша защитилась. Работала она в Институте истории материальной культуры, она стала доктором наук, ее все любили и уважали. До конца жизни Мария Александровна Тиханова жила в коммуналке, характер имела добрый и веселый и никогда ни на что не жаловалась. А с найденной девочкой она дружила всю жизнь, потому что отношение между людьми, вместе пережившими блокаду, куда ближе и крепче, чем просто отношения между родственниками. А девочка потом работала главным хранителем Золотого фонда Эрмитажа.

Звонит мне как-то Саша Ильин, серьезный и очень знающий парень из Ярославля: «Слушай, ходит одна интересная икона. Похоже, ваша. И сюжет какой-то редкий. Я договорился съездить посмотреть. 80 км от Ярославля. Приезжай».

Появление каждой новой невьянской иконы — это событие. Долго думать некогда. Я прямо с пленарного заседания, как был в костюме, прыгнул в машину и погнал в Ярославль. Вечер. До Мытищ пробка. Снегопад. Дальше по переяславским горкам, дорога забита. Приезжаю. Саша начинает вызванивать владелицу, трубку никто не берет. Ну, посидели, чаю попили. Поговорили. Поехал ночью обратно в Москву, находя утешение в пословице: «Для бешеной собаки 7000 верст не крюк».

На следующий день выхожу с комитета, смотрю, звонок пропущенный, из Ярославля. Набираю. Саша говорит: «Приезжай. Договорились на вечер встретиться». Деваться некуда, снова поехал. Встретился, посмотрел. Тетка как тетка. Ларьки держит. В прошлой жизни спекулировала. Покупала здесь иконы, желательно, где много фигурок — Праздники, Минеи и т. п. — и возила их в Польшу. Там был спрос. Ездила каждую неделю. А потом у нее эта дорога оборвалась, и одна икона осталась непроданной. «Ладно, — говорю, — посмотреть-то хоть можно?» «Отчего ж нет. Посмотрите. Только не сегодня. Сегодня я не могу». Тьфу ты блин! Пожал плечами, поехал обратно. Зима. Ночь. Снегопад. Дорога забита. Переяславские горки. Злые гаишники. И прочие чудеса.