Ромен Гари - Повинная голова

— Господин… Кон, не так ли?

Кон обладал особым даром предчувствовать дерьмовые ситуации. Где-то в заднем проходе у него имелся небольшой радарчик, и за несколько секунд до катастрофы он начинал вибрировать, вызывая холодную мелкую дрожь. Сейчас радар работал в бешеном темпе. Кон взглядом дал понять чужаку, что тому лучше отвалить.

— Прошу прощения за беспокойство, но я ищу свою дочь.

— Не там ищете.

— Я знаю, что она не хочет меня видеть. Но ее мать очень тоскует. Она больна, почти при смерти. Мне бы хотелось, чтобы Либхен поехала во Франкфурт, хотя бы на несколько дней.

— Здесь нет никакой Либхен.

Либхен! Только этого не хватало!

— Позвольте представиться. Моя фамилия Кремниц, я профессор международного права в Тюбингенском университете. В юности у меня случился, так сказать, романтический порыв, вполне обычный для этого возраста. Я сбежал в Полинезию… Не мне вам объяснять, как это бывает. Женился на таитянке. В конце концов я, разумеется, вернулся в Германию с женой и дочерью. Она изучала этнологию в университете.

Кон вздохнул с облегчением. Ложная тревога. Радар, похоже, испортился.

— Либхен принадлежит к бунтующей молодежи, которая непрерывно воюет с нашей бедной цивилизацией… Она уехала из Германии и решила поселиться здесь. Старая тоска по земному раю, мечта современных людей вернуться назад к истокам, как будто можно оттуда двинуться в другом направлении…

Кон вытащил изо рта сигару.

— Я-то тут при чем?

— Прошу меня извинить. Я пришел не затем, чтобы размышлять вслух в присутствии незнакомого человека. Мы уже год не получали никаких известий о дочери… Я занялся поисками. Написал в несколько учреждений в Папеэте. Нам сообщили, что Либхен живет здесь уже около двух лет под именем Меева…

Кон одновременно раскрыл глаза и рот. Сигара выпала из пальцев. Он разразился такой кошмарной бранью, что от нее покраснел бы сам Господь Бог, если бы Он умел краснеть.

Потом Кон рывком вскочил на ноги.

— Либхен, да? Либхен!

Он дико захохотал. Немец смотрел на него с изумлением.

— Простите, я не понимаю…

Кон сделал глубокий вдох, задрал голову. Сын приготовился выложить Отцу все, что он о нем думает, но вдруг вспомнил, что там, наверху, никого нет. Он бросился бежать к Океану.

Бухта лежала в четырехстах метрах, там, где из-под земли среди скал и деревьев вытекал источник. Пирога стояла на своем обычном месте, привязанная к свае. Кон потрогал веревку. Она оказалась длинной и крепкой, как раз такой, как нужно. Оставалось только найти камень потяжелее, ибо тяжесть на душе, будучи всего лишь фигурой речи, веса не имеет и ко дну утянуть не может. Кон ощущал себя выбитым из седла, родео кончилось, и уже не стоило пытаться снова вскочить на коня. Только недоумки вроде Гогена способны верить, будто надо «упрямо и страстно держать курс, — как пишет он в своем дневнике, — к гостеприимной земле, восхитительной и чудесной, дивной родине свободы и красоты».

Наконец он нашел здоровенный валун, килограммов в тридцать, который едва смог поднять. Кое-как доволок его до пироги.

Пришла ночь. Кону даже показалось, что она нарочно поторопилась, чтобы увидеть конец бунтаря. Ночь любит поучительные финалы. Кон поднял глаза. Звезды сгрудились над ним как ярмарочная толпа. Он поискал среди них свое созвездие и не нашел. Оно было, наверно, очень занято и не могло заботиться одновременно обо всех своих подопечных.

Кон принялся грести.

Фосфоресцирующая вода светилась миллиардами невидимых жизней, дававших знать о себе лишь едва уловимым трепетом. Пальмовые рощи тонули во мраке, виднелись лишь их неподвижные лохматые головы. Луна высунула из-за туч бледную лысину, словно придирчиво выбирала парик. Океан нес в своих складках блестящие монетки разменянной бесконечности.

Когда пирога достигла середины лагуны, Кон положил весло, крепко привязал камень к концу веревки, а на другом конце сделал петлю и накинул на шею. Связал на всякий случай себе запястья. Опасался, что сработает инстинкт самосохранения.

Стоя в пироге со связанными руками и петлей на шее, Кон еще раз взглянул на то, что за неимением достаточно сильного слова именуется небом: ночные светила явились на представление в полном составе, трибуны были заполнены мирами. Он почти слышал крики продавцов мороженого, орешков и лимонада.

Ему почудилось, что в сиянии бессчетных световых лет появился особый торжествующий блеск. Галактики были на стороне Отца. Ему давно следовало избавиться от своего неблагодарного Сына. Кон стоял в пироге во весь рост.