Бахыт Кенжеев: Младший брат

Между тем скрипнула входная дверь, и насторожился хозяин дома. Единственной соседки своей боялся он, как чумы.

— Кхм... Марья Федотовна, добрый вечер,—сказал он.—У меня тут сегодня, если не возражаете, друзья соберутся, товарища провожать на работу за границу... шума не будет...

Марья Федотовна, подволакивая к своему кухонному столу продуктовую сумку на колесиках, гневно молчала.

— А может, и вы с нами вдруг повеселиться захотите,—лицемерно продолжал Марк,— так милости прошу, так сказать, к нашему шалашу... Света будет, брат мой Андрей, Иван, ну, Костю вы тоже не в первый раз... Закуску вот сообразили.—Он зачем-то вынул из ящика стола увесистую баночку икры, припасенную Розенкранцем в дорогу, и помахал ею в воздухе.

Марья же Федотовна положила в свой миниатюрный холодильник кочан капусты—неплохой, кстати, кочан, верхние листья только морозом побило, а так ничего, крепкий,—пакетик с вареной колбасой и консервную банку без этикетки, завернула половинку черного в пластиковый пакет и пересыпала полкило сахару из бумажного кулька в жестяную банку с надписью «Соль». В угловом гастрономе сегодня давали говяжьи сардельки по рубль сорок, но негодяй продавец не соблюдал нормы, отпускал некоторым чуть не полными сумками, и сардельки кончились за четыре человека до Марьи Федотовны.

— А я милицию вызову, — сказала она почти весело. — Потому что с вами говорить—что горох об стенку. Превратили квартиру в дом свиданий. Пожилому, больному человеку никакой нет возможности отдохнуть после рабочего дня.

— Какая же вы пожилая?—встрял пьяненький Розенкраец.—Вы еще, можно сказать, в самом соку...

—А это не вам судить!—вскричала паскудная баба.—Не вам, молодой человек! Я старая, больная, заслуженная женщина и имею прописку! А у вашего приятеля нет на эту жилплощадь никаких прав! Опять до ночи будет шум и грязь и пьянка! Умереть не дадут спокойно!

— Это преувели...—начал было Марк, но леопардовая кроличья шуба соседки уже скрылась в темном коридоре. И слава Богу—что может быть скучнее коммунальных ссор?

— Вот от такого и приходится уезжать,—сентенциозно молвил Розенкранц,—от хамства этого, понимаешь ли, советского.

— Слышал,—отмахнулся Марк,—не оправдывайся. Только уж позволь мне повторить, дорогой,—нет в Америке молочных рек да кисельных берегов. И хамов хватает. И у всех свои проблемы.

Брезгливо посматривая на миску с картошкой, он понес ее к раковине. Судьба остающегося—и тут уж советская власть совершенно ни при чем—всегда представляется ему самому зауряднее и мельче участи отъезжающего... А картошка уже вскипала, шла серой пеной, охлаждалась за окном в авоське водка, Костя кромсал тупым ножом огромный батон «докторской».

— Вот я и хочу причаститься таких проблем,—заговорил он наконец,—как получить заем под низкие проценты, как сына в частную школу определить. Куда в отпуск отправиться—в Европу или на Багамские острова.

— В Европе и для коренных-то американцев дорого,—пожал плечами просвещенный Марк,—а у тебя в первый год, покуда вида на постоянное жительство не получишь, и вовсе не будет права выезжать за границу. «Багамские острова»! — передразнил он.

— Дурак ты.

— А ты лакей! — привычно окрысился его собеседник. — Свалить пороху не хватает, вот и проваляешься всю жизнь, как свинья, в этом болоте, будешь рекламировать его иностранцам да стучать на них своему полковнику. Не так?

— Так ли, не так—не твоего ума дело теперь, Костя. Я иностранцам к себе в душу лезть никогда не позволял. Наговорились, слава-те, Господи, наобсуждались...

— Я и уйти могу.

— Сиди, дурила... Налей-ка и мне. Ферапонтово помнишь? Ящик в день, а? Тогда вкуснее казалось.

Всеми силами пытался Марк в тот вечер умаслить пожилую заслуженную женщину, исхитрился даже до таблички «НЕ РАБОТАЕТ, СТУЧИТЕ» под кнопкой звонка. Стучать стучали, но и на кнопку жали, на всякий, видимо, случай, с утроенной энергией.

Народ собирался разношерстный. Впрочем, так уж повелось на этих—увы, через несколько лет полностью прекратившихся за отсутствием отъезжающих—вечеринках. Близкие друзья перемешаны со школьными приятелями, вытертые джинсы—с костюмами-тройками; записные антисоветчики чокаются, коли уж оказались за одним столом, с помалкивающими членами партии—всех уравнивает отъезд. Часам к семи виновник торжества уже смотрел гоголем, даже с некоторым высокомерием счастливца. А в половине восьмого явилась-таки Света Ч., настал черед слегка возгордиться Марку — барышня из хорошей семьи, при кольце с сапфиром; от портвейна морщится, принесенное же с собою сухое отпивает с безупречной грацией—затмила, положительно затмила всех своих соперниц.