Аласдер Грей - ЛАНАРК - Жизнь в четырех книгах

— Но от этой встречи зависит все наше будущее!

— Не беспокойтесь, я о вас позабочусь.

Дверь открылась, и камергеры вывели их на такой яркий свет, что у Ланарка екнуло сердце: он ожидал оказаться на открытом воздухе.

Они ступили на пол из цветного мрамора, выложенного геометрическим рисунком. В поперечнике он приближался к четверти мили, однако казался не таким уж громадным в сравнении с высотой потолка. Зал представлял собой перекрытый куполом восьмиугольник, центр схождения восьми больших коридоров, похожих на улицы, вдоль которых выстроились ренессансные дворцы. Вначале Ланарк не заметил там людей, Но, когда глаза привыкли к гигантским масштабам, различил в коридорах множество фигурок, подобных насекомым. Атмосфера была прохладная и, если не считать гулкого эха отдаленных шагов, освежающе-тихая. Ланарк с открытым ртом принялся осматриваться. Рима вздохнула, тихонько высвободила свои пальцы из его ладони и изящно зашагала по мраморному полу. Удаляясь, она казалась все более высокой и грациозной. Цвет ее волос и одежды безупречно сочетался с окружением. Ланарк заметил, следуя за нею:

— Это место тебе идет.

— Знаю.

Рима повернулась и прошлась мимо Ланарка, оглаживая янтарный бархат на бедрах. Подбородок ее был вздернут, на лице застыло мечтательное выражение. Почувствовав себя отстраненным, Ланарк снова осмотрелся. Вокруг стояло несколько скамей, обитых красной кожей, на ближайшей сидел Манро, держа на коленях жезл и папку и напряженно глядя в коридор. Немного поодаль возвышался деревянный средневековый трон на трех мраморных ступенях. Другие камергеры подвели туда свои группы, и толстячки в смокингах, приняв молитвенную позу, бок о бок преклонили колени на нижней ступеньке. Поблизости, скрестив руки и сбившись в плотную толпу, остановились члены делегации. Камергер их фотографировал. Рима все так же бесцельно, с мечтательным видом следовала за Ланарком. Он резко бросил:

— Впечатляет, конечно, но ничего красивого. Посмотри на эти канделябры! Сотни тонн меди и стекла, изображающих золото и бриллианты, а света дают недостаточно. Настоящий свет идет от стен, из-за колонн. Держу пари, что он неоновый.

— Ты завидуешь, потому что не имеешь к этому отношения.

Задетый правотой этих слов, Ланарк тихо произнес:

— Совершенно верно.

Рима коснулась его груди и взволнованно заглянула в глаза:

— Ланарк, если бы ты захотел, мы могли бы жить здесь! Не сомневаюсь, они дали бы тебе работу, ты можешь быть очень умным, если захочешь! Скажи Манро, что не против остаться. Наверняка еще не поздно!

— Ты забываешь, что здесь нет солнечного света, а еще нам не нравится пища.

Рима тоскливо признала:

— Да, об этом я не подумала.

Она снова отошла от Ланарка.

Ланарк уселся рядом с Манро и, чтобы успокоиться, устремил взгляд на синий купол. Роспись изображала ангелов, которые трубили в трубы и бросали цветы к ногам фигур в облаках. Внимание Ланарка привлекли четыре тяжеловесных всадника на скоплении кучевых облаков. Тела их были облачены в римские доспехи, головы венчали кудрявые парики и венки из лавра. Управлять лошадьми им приходилось с помощью коленей, так как в левой руке у каждого был меч, а в правой — каменщицкий мастерок. Напротив, на таких же облаках, стояли четыре почтенных мужа в тогах, державшие свитки и причудливого вида тросточки. И те и другие взирали на верхушку купола, где восседал на троне плотный мужчина. Решительное лицо носило отпечаток благорасположенности, однако чересчур сосредоточенный взгляд заставлял предположить, что человек этот либо близорук, либо глух. Стараясь отвлечь внимание зрителей, художник придал ему выразительные атрибуты. На коленях его лежали шар и шпага, в руках он держал весы и мастерок. Над головой парил орел с молнией в клюве, из-под подола мантии выглядывала сова. У ног преклоняли колени индиец в тюрбане, индеец, негр и китаец, принесшие дары: пряности, табак, слоновую кость и шелк.

Манро спросил Ланарка:

— Нравится?

— Не особенно. Кто эти всадники?

— Нимрод, Имхотеп, Цинь Шихуан и Август, прежние председатели совета. Разумеется, титулы тогда носили другие.

— А к чему парики и доспехи?

— Условность восемнадцатого века — именно тогда была выполнена роспись. Напротив изображены прежние директора института: Прометей, Пифагор, Фома Аквинский и Декарт. На троне — первый лорд Монбоддо. Он был не самым известным правоведом и философом, однако в период слияния совета и института членствовал и там и там, что сделало его символической фигурой. Он был знаком с Адамом Смитом.