Марина Юденич - Дата моей смерти

Словом, решение, как поступить, все равно принять сможете только вы сами.

— Значит, усыпив мое сознание, вы, как бы, выпустили на волю мою душу и сумели последовать за ней?

— Совершенно верно и очень точно сформулировано.

— Вы обладаете таким даром или это наука?

— И то, и другое, но речь сейчас не обо мне. Вы можете с полным на то основанием, отмести всю мою теорию, и, следовательно, не поверить ни одному моему дальнейшему слову. Ведь, собственно с этого и начинает формироваться ваше решение. А оно, как я уже сказала, может быть принято только вами, и только самостоятельно. А если кто-то скажет, что может помочь, и захочет это продемонстрировать — гоните его прочь. Потому что это означает, что вам повстречался обманщик или очень страшный человек, да, собственно, и не совсем уже и человек.

— А кто же?

— Не будем рассуждать об этом всуе. Сейчас вам нужно ответить мне на один только вопрос: хотите ли вы слушать меня дальше, при условии разумеется, что теоретическая часть, как я уже сказала завершена. Сейчас я не спрашиваю вас: верите ли вы мне? Это было бы преждевременно, и ставило бы вас перед выбором, к которому вы еще не готовы. Только одно: хотите ли вы слушать? И не бойтесь, Бога ради, отказом, обидеть меня. Гораздо хуже, если затаив неверие, вы будете слушать то, что никак не отзовется в вашей душе, а, напротив, может даже нанести ей вред, потому что необходимость лукавить и претворяться, исподволь разрушают наши души.

— Я попробую ответить вам честно. Теория ваша меня увлекла и многое в ней, на первый взгляд кажется убедительным и даже абсолютным. Но я так воспитана, причем самой жизнью, что патологически не могу воспринимать ничего на веру. Моя категория — убежденность. И чтобы убедиться мне, не нужны даже конкретные факты, нет — достаточно нескольких часов собственных размышлений, анализа всего, что я услышала, интуитивного исследования, если хотите.

— Что ж, я вас понимаю прекрасно. Эта позиция логична и даже чем-то близка моей собственной. Хотите прийти в другой раз? Я вас приму. Вы интересны и симпатичны мне, и я искренне, теперь уже на основе собственных впечатлений, а не только лишь по просьбе Машеньки, хочу вам помочь.

— Нет. Я, как раз, хочу дослушать вас до конца, потому что вашего дальнейшего рассказа, возможно будет достаточно, чтобы моя вера стала убежденностью. А если этого не случиться, даю вам слово: я честно скажу об этом и вот тогда, наверное, попрошу дать мне время на размышление.

— Отлично. Меня это устраивает вполне. Итак, ваша душа…. — Кассандра снова застывает в той позе, которой застала ее я, в момент своего возвращения в реальный мир. И глаза ее, хотя в комнате уже совсем темно, опять наполняются неземной синевой, становятся бездонными как два близнеца — омута в непролазной лесной глуши. Она начинает говорить, но голос ее звучит совсем не так, как только что, и не похоже на то, как говорила она, когда вводила меня в транс. Напротив, теперь речь ее бесцветна и ровна, как бесконечная выцветшая дорога в степи. Слова ее теперь будто бы не служат выражением ее мыслей, а напротив, бесстрастно фиксируют то, что дано было видеть ей некоторое время назад, картину или целую череду картин, к которым сама она не имеет ни малейшего отношения. — Душа ваша рвалась на волю так неистово, словно тело ваше наскучило ей, и более того — тяготит ее. Это был тревожный знак. Но, когда, миновав рубежи, она вырвалась, наконец, на простор, причина того открылась мне. В бескрайнем мире, окружающем нас, но не данном нам в восприятии и ощущении, ее ждали, нетерпеливо и трепетно. Вы знаете, о ком я говорю сейчас…

Поздним вечером, потому что сумерки за окном белой обители Кассандры были все же предвестниками вечера, тогда еще только опускающегося на город, я возвращаюсь домой.

На душе моей пусто, и удивительно спокойно.

Можно сказать, что она никак не проявляет себя. И я начинаю опасаться: не заблудилась ли она вообще где-то там, в лабиринтах неведомого мне мира, по которым путешествовала в сопровождении Егора.

Но был рядом с ними еще некто.

Легка, и почти невесома, как и в реальной жизни, следовала по их следам Кассандра.

В том, что подобное ей под силу, как и во всей ее теории относительной самостоятельности наших душ, я более не сомневаюсь.

И оснований для малейших сомнений нет у меня более, потому что в качестве доказательства я услыхала пересказ той беседы, которую вели мы с Егором, а вернее — его душой.