Галина Кудрявская - Галина КудрявскаяПоймать ветер

— Нету его, ушёл, сегодня не придёт, завтра будет.

Но у больной не было завтра. Было одно бесконечное страшное сегодня, растянувшееся на всю оставшуюся жизнь. Была потеря, ничем не восполнимая. И лекарства, отупляя, не уничтожали потери.

Какого мужа она искала? Один ли он у неё был? В чём она перед ним или он перед ней были виноваты?

Наталье Николаевне эта больная чем-то напомнила вдруг соседку тётю Веру. С её безумной тоской по мужу, с её страстями и историей, так печально закончившейся. Ничего о дальнейшей судьбе соседей она не знала. Затерялись где-то на просторах тогда ещё Советской родины. Но страшно было представить, как должны были сложиться их жизни, и вспоминались материнские слова:

— Ох, как её жалко, ей же с этим жить.

С чем-то и эта больная, ищущая мужа, живёт, думала Наталья Николаевна, умывая Анатолия Петровича. И всем нам жить с тем, что успели в жизни натворить.

Сегодня дежурила Светлана, поэтому Анатолий Петрович был умыт и обихожен, но она всё равно проделала всё снова, раз пришла, нужно же что-то делать. Опустила Светлане в карман шоколадку.

— Это для ваших мальчиков.

— Женька у меня кормилец, — с гордостью сказала санитарка.

Наталья Николаевна вздрогнула, вгляделась в её лицо, как же сразу не догадалась.

— Ему сколько лет? — спросила осторожно.

— Да уже двенадцать.

— А как же — кормилец?

— Да у церкви побирается, — беззаботно махнула рукой санитарка, — иногда двести рублей за день собирает. Теперь вот я ему помощница, теперь мы заживём, а то он один бился.

Ничего не смогла произнести Наталья Николаевна. Какие слова тут помогут? Она всё равно не поймёт, эта женщина, Женькина мама, что гибнет мальчик, если уже не погиб. И, вроде, человек неплохой. А что толку, как им иначе выжить? Никак. Поэтому из её относительного благополучия и соваться в эту бездну бессмысленно. Светлана и Женька цепляются за один день, сегодня выжить, не пропасть, а завтра, да и будет ли у них это завтра?

— Господи, как ты всё соединил? — эта мысль не давала покоя Наталье Николаевне.

Как же так получилось, для чего ей нужно было встретить здесь Женькину маму, чтобы увидеть её и не судить? А всё остальное? Почему ей видятся во всех прежде знаемые люди? Вот все они теперь тут и рассчитываются за свои неправильные жизни. И они с мужем тоже.

Нет на земле безгрешных. Каждый чем-то виноват. И сидит на каждом вина, как погонщик на горбу, и гнёт к земле человека.

Судьбы больных, когда она что-нибудь о них узнавала, оказывались так похожи на то, что она знала о себе и о других, что вглядываясь в их лица, вслушиваясь в имена, она почти верила, что вот соединил Господь всех грешников в стенах этой больницы, и получился готовый ад. Ад при жизни! Конечно, начало этого ада лежит за стенами больницы, здесь лишь продолжение.

— Мужа моего не видели? — остановила её больная уже у самой двери.

Сестричка рассказывала, что в молодости она изменила мужу, а тот умер — от инфаркта. Прожила она без него свою жизнь нескучно, ещё трёх мужей имела, но все умирали. Сын остался только от первого брака, он её сюда и определил на постоянное место жительства.

Войдя в палату, по лицу мужа увидела, что опять не всё в порядке. Улыбнулась ему и Сергею Ивановичу, поздоровалась:

— Спасибо, Серёжа, — она его так называла, по-домашнему, без отчества, — что Анатолию помогли, сам бы он до стоматолога не добрался.

— Да пустяки, — отмахнулся доктор, — что тут ещё делать, проводил, только и всего.

Наталья Николаевна разбирала сумки:

— Это вам, Серёжа, это мужичкам в палату, сестричкам, нянечкам.

Без гостинцев не ходила. Пусть немудрёное, но домашнее: то оладьи, то пирожки с капустой, ранетки, помидоры, огурчики малосольные. Больничная пища приедается, да и внимание человеку дорого. Родные ходят один-два раза в неделю, это она к мужу каждый день бежит из-за его немощи. А нянечкам каково — горшки таскать? Как их не угостить?

Сергей Иванович, поблагодарив, вышел из палаты, дав им возможность совершить туалет, зная, что Анатолий Петрович стесняется. Но Наталья Николаевна сначала побежала в прежнюю палату, пока пирожки горяченькие. Вернулась расстроенная:

— Василий Фёдорович совсем никакой, ничего не помнит, растерянный, вчера носки в бане потерял, сидит босой, горюет… где-то у нас тут, в тумбочке, запасные были.