Галина Кудрявская: Галина КудрявскаяПоймать ветер

И тут некая догадка осенила её — все получили то, что больше всего любили, то блаженство, которое стяжали сами для себя в течение жизни.

— Но это немилосердно! — она пожалела всех, увиденных ею. — Разве ничего нельзя сделать?.

И опять ответ сам возник в её голове:

— Они не могут принять иного пути, иной радости, они не готовы, не умеют.

Между Васькой и Ванькой — семь лет разницы. Родившиеся за эти семь лет ребятишки, мальчик и девочка, умерли во младенчестве от поноса, что в деревнях прежде часто бывало.

А Ванюшка выжил, и у семилетнего Василия появился младший брат. В тридцатом во время коллективизации погибли отец и старший брат, и Василий стал старшим мужиком в доме, двенадцатилетним хозяином и работником. Чудом выжили в голодные годы. Мать Таисия да шестнадцатилетняя сестра Ульяна с помощью Василия вытянули, вынесли жизнь на своих плечах не без надрыва.

Потом Василия забрали на Финскую, домой не успел вернуться — началась война с Германией. А в сорок третьем и подросшего брата Ваньку забрали тоже. Загорелось, заболело сердце у Василия, куда ж такого мальца, пацана в эту бойню, да ещё в танковые войска, сгинет, пропадёт. И так семья ополовинена. Василий, выучившийся перед самой войной на шофёра, всю войну и прошоферил. И видел в этом фарт-удачу, всё надёжнее, чем пехота. Хотя пуля — дура, и снаряд не умней, но всё же ему везло, всего несколько раз легко зацепило — царапнуло. А Ваньку в танкисты, — на погибель.

Написал Василий сразу десять писем, по всем инстанциям, даже командарму. Чего только там не наплёл ради спасения брата: и что мать-старуха одна, ей будет спокойнее, коли они вместе, и про дух боевой не забыл, как он удвоится от встречи. Спас Ваньку, не успел тот сгореть в танке. А когда появился брат в части, понял Василий, что Ваньки-то давно уже нет, а есть бравый, под два метра росту богатырь-Иван.

— Вот ядрёна вошь, — выругался старшой, — они куда ж смотрели-то, ты как в танке умещался?.

Иван белозубо и счастливо рассмеялся:

— А в три погибели…

Вернулись братья домой только после окончания войны на Восточном фронте. Живые и здоровые, но от нормальной жизни отвыкшие, со вздёрнутыми нервами и стойкой привычкой каждый день остограмливаться.

Уже и младший в годы вошёл, а старшему давно пора жениться. Девок полно, в один год семьями и обзавелись. Материн домишко пополам поделили, дверь между комнатами запечатали, достроили по кухоньке, и живи — не хочу. Почти сыто и почти счастливо. Оба пошли шоферить. А жёны у того и другого оказались медички.

Иван быстро обзавёлся сыном, а у Василия это получилось только с третьей попытки, что не добавляло ни радости, ни ощущения полноты жизни.

Братья любили друг друга, но, обзаведясь семьями, стали ревниво друг на друга поглядывать. А как у вас? Не лучше ли, чем у нас? Вы диван купили, и мы купим. Вы сенцы пристроили, и мы начнём. А потом мать умерла, младшему чуть просторней стало, она у него ютилась, а уже двое детей при всей площади — комната, кухня да сенцы.

И тут старшей снохе Катерине на работе квартиру выделили, давно на очереди стояла. Радость, а не полная.

Во-первых, квартирка игрушечная, только что не на земле, а так, спаленка — кровать с шифоньером уместились, и котёнку хвоста не протянуть. И кухня — четыре метра квадратных, только что приготовить, а обедали всегда в зале. Но всё же: печи не топить, воду не таскать. И ещё одна забота — что со своим домишком делать? Жили бы одни, никакой заботы, продали и всё. А тут брат рядом, ему тесно. Вроде и отдать — несправедливо, и деньги взять — совестно.

Василий уже дарственную оформил, но вмешалась Катерина:

— Ты с ума сошёл, что у нас нужды нет? С какой стати мы должны быть такими добренькими? Мы и так всё им оставляем: и сарай, и баню вместе строили. А земли сколько ты в огород завёз, на полметра поднял. Ну, пусть немного, пусть в рассрочку, но не даром же.

Не согласился бы Василий, если бы Иван, науськанный со своей стороны Зинаидой, не начал первым трудный разговор:

— Дом-то был материн, мы её у себя всё время держали, тебя не стесняли. Теперь дай и нам вольготно пожить.

— А мне что же в материнском дому доли не было? — рассердился Василий.

Дарственную отдал, но поставил условие:

— С тебя триста рублей, чужим я бы дорого продал, а тебе за три сотни, можешь не сразу, но отдай…

Обрадованный таким решением вопроса и малостью суммы, Иван сразу согласился — по рукам ударили и дарственную, как положено, обмыли.