Николай Шамсутдинов - Журнал «День и ночь» 2009 №4

— Ты что, боишься?

Саша неуверенно отстранилась, худенькая, с растрёпанными волосами в темноте она выглядела особенно жалко. Мне стало мерзко от себя она осторожно выпустила мою руку, аккуратно разгладила измятое платье и ответила тихо: «Нет».

— Тогда иди в комнату, а то простынешь.

Она ещё мгновение стояла, накручивая рукав футболки на палец, пока та не впилась в плечо, потом послушно повернулась и закрыла за собой дверь. В небе опять что-то лопнуло, молния вырастила блестящую грибницу.

Мне часто казалось, будто я только и занималась тем, что говорила: «Саша, сделай то, Саша, сделай это, перестань, пожалуйста, ты же знаешь: нужно поступать так, а не иначе». Конечно, я раздражалась, если она не слушалась. Порой хотелось закричать, чтобы она прекратила свои дурацкие выходки, но всякий раз я вспоминала, что могла испугать её, спровоцировав очередной приступ катаплексии. Она продолжала по-своему, я злилась ещё больше, только уже на себя.

В тот день Саша опять устроила чёрт знает что. Мы пришли после балета домой, Она сказала, что очень устала, аккуратно повесила одежду на стул и легла спать. Я поплелась в магазин за яблоками. Ходила не больше сорока минут, вернулась, дверь закрыта на нижний замок, и дома тишина. Сначала решила, что Сашка играет. Она ведь часто придумывала новое.

Однажды после фильма про Чука и Гека спряталась в шкафу и уснула, мы с Антоном нашли её и переложили в постель, Саша, когда встала, очень удивилась. Потому в этот раз я заглянула и в шкаф, и под кровать, даже пошарила рукой на антресолях, мало ли, что ей взбрело в голову. Но было ясно: дома никого нет.

Анна Ильинична сказала, что Антон ещё не вернулся с работы, а ей сегодня нездоровится, и Сашка к ним не заходила.

Вот тогда-то я испугалась. Сразу представила, как она свалилась в какую-нибудь канаву или траншею, ведь дети всегда находят самые «удачные» места для падений.

Понеслась вниз, к подъезду, расспросила соседок, но никто Сашу не видел — выползли гулять только что. Я не придумала ничего лучше, как обойти все квартиры. На мои звонки раздавались недоуменные отказы: нет, мы не видели вашу девочку, не заходила, не была. Как так, ушёл ребёнок, а никто не знает. Я позвонила в милицию, но там грубый молодцеватый голос хамовато посмеялся надо мной. Мол, шутите, мамаша, что мы вам тут, няньки, к подружке, поди, пошла. А вот если через двое суток не вернётся, то, конечно, тогда милости просим писать заявление.

Я хотела сказать, что не мамаша, и что подруг у неё никаких нет, но дежурный, весело хохотнув, положил трубку.

Снова вышла на улицу. Смеркалось и начинало накрапывать. Пахло холодной влагой, откуда-то нёсся автомобильный гул. Соседки расползлись по домам.

Опустевший двор казался мрачным, недоброжелательным. Я села на лавку и подумала: сначала надо дождаться Антона, потом идти обыскивать район вместе. Но как и где искать в первую очередь, я не знала.

Мысли мои постепенно рассеивались. Вечер мутнел и угрюмел. Заговорщически шушукался в деревьях ветер.

Чувствовалась августовская ненадёжность.

Пожалуй, я только сейчас поняла, что осень уже дышит в затылок, обрывая в нетерпении календарные листы. Смена времён года неминуемо делает круг. А человек, как всякая зверушка, готовится к зимовке загодя.

Не знаю, сколько я так просидела. Но фонари уже засветили жёлтым, когда на другом конце двора показались два силуэта. Тёмные фигуры: одна сгорбленная повыше, другая стройная маленькая — приближались медленно. Я почему-то сразу поняла, что это ведут Сашу.

— Спасибо за то, что нашли, — сказала я и крепко схватила Сашкину руку.

Старая женщина грустно посмотрела на нас, кажется, сгорбилась ещё больше. Её вытянутое сморщенное лицо уныло качнулось над тощими плечами в знак согласия. Мне подумалось, что она похожа на китайского болванчика.

— Мы кормили кошек.

— Рыбой, — подтвердила Саша.

— Я с каждой пенсии покупаю два кило плотвы, чтобы бездомным кошечкам дать поесть вволю.

Почувствовала, как начинаю выходить из себя. Они кормили «кошечек» в то время, когда я тут сходила с ума от беспокойства. Потащились на помойку бросать склизкую рыбёшку хвостатым.

— А потом мы зашли ко мне домой, чтобы помыть руки.

Старая калоша говорила так спокойно, будто бы всё в порядке. Помыть руки, попить чай, поужинать, поболтать. Я тут места не находила. Теперь стоит, рассуждает, мол, кошечек бездомных жальче людей. То-то видно, эгоистка.

— Спасибо, — процедила я сухо и потянула Сашу за собой. Женщина, отпуская её, попросила кормить иногда бездомных животных.