Николай Шамсутдинов - Журнал «День и ночь» 2009 №4

Мир знал до человека о себе
И ныне сохраняет это знанье.
И что ему до суетных созданий,
Взыскующих до истины небес,
Что вызвали в помощники богов,
Придумали какую-то науку —
Наверняка — Большое Ничего.
Тщета. Стрельба в созвездия из лука,
Пожалуй, плодотворней. Ведь она,
Та Истина, коль есть, — нечеловечна.
Не потому ль так лыбится луна,
За нами наблюдая каждый вечер.
Ничтожный хохотунчик ручеёк
Об этом валуну звенит руладой.
А Тишина стоит, хранит Своё
Так было. Есть. Так будет. И так надо.
А может быть, Луна, Валун, Ручей
В какие-то довременные дали
Соскучились и вывели созданье,
Чтоб посмеяться было им над чем.
Чтоб радоваться милой толкотне
Слепых кутят, дурашливых, безвредных.
Не потому ли именно Луне,
Воде и камню… поклонялась древность.

А помнишь, как пахли опилки
На маленькой пилораме,
Как они жарко вспыхивали,
Как дрова разгорались
Быстро (как ты) и весело,
Как пела печка протяжно,
Как первые звёзды вечера
Подмигивали нам влажно…
А помнишь топчан, сколоченный
В три плахи сухого кедра,
Широких (но узких ночью),—
Три скрипки в серьёзном скерцо…
А помнишь, как утром завтракали
Дарами тайги и речки:
Октябрьскими карасиками,
Последними сыроежками…
А баньку по-белому тёмную,
Не знавшую электричества,
С тайгой и рекой за стёклами,
С любовью (Её Величеством).

Эта спесь золотая сиротства
Завтра вороном-змеем взовьётся.
Этой знойною тропкой изыска
будто волки кромешные рыскать.
Искогтят твоё сердце, источат,
и нечаянно выдохнешь: «Отче…»

Ещё я буду сиротеть
под древний треск камней и молний,
а он уже умеет петь
тем сокровенней, чем безмолвней.

Ещё несросшиеся сны
мою пытают непоходку,
а он уже со дна весны
подъял затопленную лодку.

И не прощается со мной,
но сердцем дальний берег помня,
он правит жизнь свою домой:
чем безоглядней — тем сыновней.

Отчего всё труднее дышать?
Будто небо горит на горе,
Мотыльковая кружит душа
В коммунальном своём фонаре.

Я роднее не вспомню лица.
На последнем живом этаже
осыпается с неба пыльца
и не трогает душу уже.

Только там, где кончается день,
Начинается что-нибудь — пусть
Просто облака лёгкая тень,
При дороге оттаявший куст.

Лучшее что случалось это вагоны
Те в которых едут молчать потому что
Наговориться успел под завязку до горя
Выпустите меня в кыштыме
Или в последнее море

Всегда ощущал Москву как дорогу в гадес
Посередине последний коцит — садовый
Омега всех одиночеств большая малость
Яблоко которое висит над водкой
Я — знаешь? — в доле

На БМВ доплывает Харон до дома
Гладит по голове сына как я в вагоне
Узнавая на ощупь совсем немосковский стыд
Не знаю что там говорит про любовь и братство
Кент с балканской звездой и их диалекты

На выходе в тамбур или в жидкий Аид
Он рисует нолик мир нарисует крестом
По мокрому и земляному взлетают рельсы
Главное умение говорить с завязанным языком
До — посредине — и главное после смерти

По главной улице пешком
Как буратино — перечтём
Пересчитаем щебет — вверх
Так вычитает смех наш смерть
Неизмеримая тоска
Не выбирает берега
Где нас читает смерть сквозь смех
Перебирая лапой снег
Собака ходит через тьму
Которую я не пройду
По главной улице пешком
Где нас проговорит на том
Невнятица доязыка
Неизмеримая доска
Чтоб вычитая смерть и смех
Проговорить себя наверх

Обещай мне молчать только ты так умеешь (молчать —
Это речь говорить про себя эту речь
Исчислять

Мы устали но есть соответствие в этих печах
У морозов кирпичных молчать обещай мне
Молчать)

Обещай мне молчать этот страх обучает за речь
Переходим на выдохе голос медвежий
Который беречь

Обещал нас молчать обучал и не голову с плеч
И когда ты перечишь ей весь
Обретаешь всю речь

Переносится на взрыв время снега шесть часов
Переплёты и плетень перелёт улёт под лёд
Птица тянется к земле — в небо корнем от корней