Алёна Бондарева - Танец Анитры

Думается, Николай Сергеевич видел в Денисовом явлении последнюю возможность оправдаться и заслужить доверие. Наверное, поэтому в день съёмок он лично вышел к журналистам. Осторожно подхватил под локоть невысокого темноволосого мужчину, лет двадцати восьми, и, стараясь не измять его делового костюма, увлёк жертву к себе.

Снимали всего пару дней. Быстро нашли общий язык, заговорили не только о задачах промышленной группы, её клиентах, но и о жизни.

После четырёх часов Денис отключал микрофон, отправлял оператора домой, и беседа продолжалась за кофе. Николай Сергеевич, воодушевляясь, зазывал собеседника к себе в пресс-службу. Но тот отказывался, размышляя о деньгах и свободе. Мол, телевиденье—это образ жизни, независимость—его неотъемлемая часть.

Денис всегда говорил, будто нет ничего лучше софитового света и объектива камеры, особенно, когда они направлены на тебя. И если ты не можешь сказать: на сегодня достаточно, завтра до-снимем,—значит, жизнь сделала крен. Ведь оставаться по эту сторону микрофона намного лучше, чем по другую, хотя бы потому, что здесь ты хозяин положения. Маленький божок из пятиминутного репортажа. Вершитель судеб и помощник обывателя.

Что вы говорите: не топят вторую неделю? Трубы лопнули? Сосед—известный художник? Как, как адрес? Повторите, пожалуйста. Съёмочная группа выезжает. Часа через полтора будем на месте. Почти что скорая, почти пожарная. И уж точно лучше милиции.

Да в конце-концов всем нравится простое человеческое внимание. А «попасть в телевизор»— счастье неописуемое. И Денис не понимает, что, значит: нет, снимать здесь нельзя, ещё раз принесёшь сюда свой телевизионный хлам, костей не отыщешь. Денису не ясно, как можно не любить стэнд-апы и прячущуюся за камерой фигуру оператора.

Но телевиденье—это как балет или модельный бизнес, улыбайся, пока ты молод, улыбайся, пока ты брэнд, зритель твой. Он за тобой с канала на канал будет щёлкать, если потребуется. Примет все твои па и ню. Но как только ты вышел в тираж, поистрепался, потерял блеск, зритель найдёт нового кумира. Забудет тебя беззастенчиво, пусть ты хоть трижды профессионал.

Оттого-то журналист—человек отчаянный, оттого-то он обречён на тяжёлую работу. Грести лапками под себя, что есть мочи, рвать из новостей в спецрепортажи побольше, оттуда—в свою передачу, дальше—в авторское телевиденье, в документалистику или как выйдет. В идеале, пополнить бы ряды телеакадемиков, но опять же неизвестно, получится ли.

Откладывать деньги, чтобы, если в тираж, так уж безбедно или хотя бы не жалуясь. Бежать без одышки, беречь лицо и желудок, интересоваться всем, думать за двоих, жить не загадывая. И оглядываться, всегда оглядываться: кто идёт следом, чего хочет зритель, как смотрит администрация на политику канала.

Честолюбие—двигатель карьеры.

А Николай Сергеевич, казалось, больше ценил традиции и стабильность. Он привык к своему кабинету, кругу обязанностей, к старым сотрудникам. Ему было непонятно, как профессия наборщика текстов может устареть. Наверное, поэтому последняя соломинка оказалась всего лишь соломинкой. Наш отдел расформировали.

Через неделю я собирала вещи. Так же смутно надеясь на незыблемость своего трудового поприща.

Вышла на улицу. Август дотлевал под остывающим солнцем, предвещая холодную осень. Сентябрьский ветер уже вырвался на волю и, как заправский хулиган, приставал к прохожим, вертел из старых листьев маленькие воронки, шумел плохо приклеенными объявлениями и афишами. Я стояла некоторое время возле крыльца. Думала, как быть дальше. Николай Сергеевич сказал, будто всё образуется, без работы меня не оставят, но обещать конкретное пока трудно.

А то, что через неделю мне нечем было заплатить даже за проезд, никого не волновало.

— Я вас помню,—сказал знакомый голос за спиной.

— А я вас нет,— ответила, не глядя.

— Мне нравятся строгие девушки.

Я повернулась, Денис курил и щурился от солнца. Узел его полосатого галстука был ослаблен, и белый накрахмаленный воротничок рубашки вылез из-под лацканов тёмно-синего пиджака.

Съёмочную группу он только что отпустил. Снимали-то всего лишь фасад да немного в коридорах нашего здания. День подсъёмок—это почти что выходной.

Ещё раз посмотрела на крыльцо и окна второго этажа—мой бывший офис. Солнце красиво отражалось в стёклах. Я вспомнила, как оно длинными полосами ложилось на столы и лениво светило сквозь пластинки жалюзи, мешало работать.