Евгений Витковский - Чертовар

Гость тщательно отворачивался: почему-то любой ценой он не хотел посмотреть ни Давыдке, ни Кавелю в глаза. Наконец он стащил с головы смушковую папаху, с совершенно мушкетерским поклоном ею взмахнул и выговорил не без труда:

— Доложи, милок, хозяину, что хочет его видеть хоть на малое время Фома Арестович Баньшин из Кашина, он помнить меня должен, а если позабыл, то скажи: мол, гость пришел тот, который… ненарочный колдун!

Рабочий день кончился, Богдан ушел фыркать под душем в обогреваемый покой, который именовал «стоячей ванной». Давыдка мытье считал пустой тратой времени и воды, в чем его Шейла изредка пробовала разубедить, но слишком уж велико было у нее число подопечных, которым полагалось втолковать то же самое. Аккуратно посещали баню только киммерийцы да сам Богдан непременно принимал душ после рабочего дня. А нынче он собирался еще и ехать на Ржавец: по случаю государственного праздника там готовился обильный стол с немалой выпивкой, и не только теща Матрона Дегтябристовна обещала туда пожаловать с фургоном, но и лично Кавель Журавлев со своим верным Хосе Дворецким.

С ним, как и с чертоваром, хотел неофициально повидаться просидевший весь день на веранде у Богдана Кавель Глинский: он работал над серьезной книгой о толках кавелизма. Под подобный проект Никита Стерх сразу, ни с кем не советуясь, выплатил Кавелю аванс и заключил договор с неизвестным пока никому на Арясинщине издательством «Крутота». В издательском деле Глинский был полным чайником, но зато хорошо понимал в кавелизме: знал и толки, и молясины, к тому же неплохо рисовал. Стерх норовил сунуть аванс еще и за иллюстрации, но Глинский, лишенный своей бесценной коллекции, боялся ошибок, — память, чай, не компьютер. Книга к тому же получалась немалая, а сбыт был обеспечен именем (не фамилией, увы) автора, которое Глинский не и думал скрывать.

Заслышав, что хозяин отключил воду в душевой, Давыдка сдался.

— Фома, извините, Орестович?

Гость снова поклонился, упирая взгляд в носки собственных смазных сапог.

— Фома, извиняюсь, А-рес-то-вич. Батюшку моего Арестом дедушка наоктябрил, будь земля пухом обоим. Непременно А-рес-то-вич. Так и доложите. А то его превосходительство и не вспомнит.

Давыдка пошел докладывать, оставив Кавеля в двух недоумениях сразу: и что за имя такое полоумный дедушка батюшке гостя наоктябрил, и с каких таких пор сын непальского гуркха и советской медсестры, ни на какой государевой службе не состоящий, стал «превосходительством». Или он чего-то недослышал за учеными занятиями? Или гость просто лебезит от больно заковыристого своего отчества и у него не все дома?..

Давыдка быстро вернулся.

— Прошу вас, Фома Арес-с-тович… Проходите. Хозяин просит прощения, что при вас одеваться будет. Торопятся они очень, их супруга ждут. И вас, Кавель Адамович, тоже просят пройти. Только предупреждают, чтобы вы либо в пол все время смотрели, либо в окно. Все свои, говорит, но смотреть вам Фоме Арс-с…стовичу в глаза ну как нельзя. Проходите, проходите.

Недоумевая, Кавель прошел с гостем на все ту же веранду, где сам весь день работал. На плетеном стуле у двери сидел в одних шерстяных кальсонах Богдан и аккуратно стриг ногти на левой ноге.

Гость перешагнул порог, креститься на пустой красный угол, как делало большинство гостей Богдана, не стал, — вместо этого по-восточному поцеловал кончики собственных пальцев. Богдан хмыкнул что-то похожее на приветствие, однако тоже на гостя старался не смотреть. «Техника безопасности!» — осенило Кавеля. Он немедленно перевел глаза на окно, за которым блистал снегом и рыжиной не сброшенных на зиму листьев единственный на эту часть леса дуб, словно поставленный к дому чертовара охранником по решению общего лесного древесного собрания.

— Чем дальше в лес… — полушепотом сказал гость.

— Тем больше древес! — радостно щелкнув отлетевшим ногтем, провозгласил чертовар. — Садись, Фома Арестович. Что-то сто лет как от тебя никто не приходит… А тут ты и сам. Не иначе как приключилось что. Давай жалуйся на жизнь. Или наоборот, как тебе охота. Только уж будь любезен, дорогой, на этот раз никакого моим рабочим сглазу не присаживай. У меня тут и своя ведьма есть, хоть ее сейчас я в аренду сдал, да вот поближе к ночи получить обратно должен.

— Ни-ни-ни… — залепетал потупившийся гость и присел на краешек стула. — Я уговор помню. Чтоб я да сглазил? У меня вся норма за ноябрь выбрана, как же можно, а нынче двенадцатое только. Я вот и телевизор днем только слушал, не смотрел: боюсь, вдруг через телевизор сглажу кого, а там ведь и царь, и царица новообретенная, и цесаревич, говорят, отрок красы неписаной…