Леонид Жуков - Злая фортуна

Такота спьяну полез на чердак, потом заглянул в подвал и только в последнюю очередь стал греметь связкой ключей, чтобы отпереть дверь, где он спал. Когда отворил дверь, его сбило с ног пламенем. Он растерялся, голова не соображала, воды было взять негде. Ни одна живая душа не знает, как ему удалось погасить огонь. Обгорелый матрас он выволок на улицу, упал на него и заснул.

Теперь жена продает эту дачу, чтобы Такота не сжег ее в другой раз. Лежит этот матрас у порога, а вонь от него распространяется на всю дачу. Рядом валяется вспоротая подушка, от нее весь сад в перьях, как утиная ферма.

Все вещи в спальне, особенно гладкие столы, обшитые пластиком, покрыты липкой вонючей копотью толстым слоем, так что на них можно писать пальцем. В стене выгорела дыра, в нее можно просунуть голову. Прошло два месяца, а у Такоты нет времени навести порядок на участке. Он думает, что жена шутит насчет продажи, что грядка с клубникой удержит ее от безумного поступка.

И вот они сидят с Игнатом и пьют. Не обращая внимания на пожарище, Такота деловито спускается в погреб и подает оттуда банки с маринованными огурцами и консервами старого запаса. Вот чего не видит жена — это для нее пострашнее пожара…

Подвыпив, каждый рассказывает о своих подвигах. Отвергнутый Игнат делится тайной, как ему случайно удалось сделать открытие: его пассия живет с отцом. А гигант, сделав страшные глаза и сильно заикаясь от волнения, стал открывать и закрывать складку, не в силах произнести ни одного слова. Видно было, что он хочет сказать что-то важное. Наконец, дрожа дряблой челюстью, с трудом произнес:

— Ты знаешь? — Тут он огляделся по сторонам, чтоб его не подслушали, и, переходя на вкрадчивый тон, открылся: — Весь день вчера перебирал паркет — страшно устал. Ты представляешь, какая работа была проделана, сколько его тут нужно перебрать?

— Зачем?

— Искру искал.

Ямал. Салехард. Тарко-Сале. Поселок очень маленький. Коренные жители — ненцы, маленькие бритоголовые существа, сильно похожие на своих оленей, их верных друзей, экзотически миниатюрных животных. Эти олени, бегущие в упряжке, представляют редкий вид и пленяют мелкими формами. Если бы не ветвистые тонкие рога, которые они несут плавно и быстро, мешаясь по дороге с машинами, можно было бы подумать, что это совсем не олени, те самые северные олени, каких мы привыкли представлять себе крупными мощными животными, жесткими, с кровавыми глазами вместо гладкой молочной лиловизны и глубокого бархата, когда они кладут морду на ладонь человека. Смотришь в эти глаза и чувствуешь под их надбровными выпуклостями мозг, его почти человеческую работу.

Есть в ненцах какое-то своеобразие, подкупающее изяществом и беззащитностью, делающими Север не таким уж страшным, а вовсе реальным, даже несколько желанным. Очевидно, в этом суровом крае все обречено на вымирание: здесь нет ничего крупного, даже деревья карликовые, скрюченные и корявые от жгучего ветра, стелющегося по земле.

У этих ненцев разрез глаз узок, как по штампу, глаза же черные и приятные, в них больше звериного, чем человеческого. Они наивны, их не коснулась цивилизация — они сама чистота и мудрость природы. Ходят в длинных накидках, затянутых у горла, невероятно широких, сшитых из блестящего оленьего меха. Ходят широкими шагами вразвалку, опустив голову вниз вследствие постоянной сосредоточенности, — это не от легкой жизни.

Здесь открыли нефть. С вторжением варваров с Большой земли поселок принял стандартный облик. Понастроили двухэтажных общежитий из отесанных бревен, внесли беспорядок, пьянство и кровосмесительство. Всюду никчемно зияли голые выструганные доски новых домов. Унылая бедность существования приезжих добытчиков проявилась в полном безделье в этих местах, лишенных удобств и привычных благ.

В общежитии для холостяков творится классический бардак. Казарменный быт и бесшабашное прожигание времени превратили людей в заключенных. Одеяла, прожженные окурками, в огромных дырах, словно их жгли головешками. Запах горелой ваты, залитой водой, все более усиливается. Накрываться таким одеялом нельзя, холодные и липкие, они пригодны лишь для подстилки собакам. В окна дует, как в сарае, батареи не топятся, зато летом об них можно обжечься. В сиротливых пустых комнатах сдвинуты ржавые голые койки, по грязному полу разбросаны окурки. Унылые голые стены неровно вымазаны мелом и напоминают камеры. Если б не маленькая лампочка, висящая под самым потолком, которая тускло горит, как в трамвае, можно было бы подумать, что общежитие выселили.