Леонид Жуков - Злая фортуна

В темном коридорчике стояла рогатая вешалка и сундук. Смотрю, висит в сетке на вешалке что-то волосатое и торчат копытца снизу. Вдруг он соскочил на пол и запрыгал по коридору, быстро пробежал мимо сундука, вскочил на стол и стал пить чай. Маленький такой, шустрый, с продолговатой мордочкой и зелеными глазами… Торопится, движения юркие, быстро посматривает по сторонам и держит блюдце в руке.

Сахарок кусал и сам себе наливал.

В грязной бедной комнате с немытым полом и разбитым окном стоит мольберт с закрепленным неровным холстом. Холст не начат, только что загрунтован, перед ним, как цветы на могиле, лежат новенькие кисти на палитре. Палитра тоже новая, с выдавленными красочками, по которым нетрудно определить, что это сделал новичок, незнакомый с живописью. Подтверждает эту догадку робкая прозрачная проба, выдающая незнание художника, с какой стороны взяться за кисть.

Тот, кто решил заняться живописью, действительно не знает, с чего начать, и тем более не предполагает, как будет выглядеть картина окончательно, поэтому мольберт этот простоит до тех пор, пока не поседеет борода дерзкого лодыря, перепробовавшего несколько профессий, а теперь посягнувшего на святая святых. Задумал он это для того, чтобы внушить матери, которая его содержит, что он при деле. Церемония, с какой он готовится к родам, говорит, что плод родится мертвым, поэтому он оттягивает страшный час.

Не зная, в чем проявить себя, он отрастил длинную бороду, скрывающую зубы, оскал которых пугает, когда он таращит глаза, вращает ими, как бусами, и кривит лицо, захлестываемый враньем. Все его занятие в этой жизни состоит в том, что он всех учит, и так наторел в риторике, что ему нет равных в этом искусстве. Звать его Маркус.

Длинные волосы, как змеи, развиваются по спине назареянина, обрамляя изможденную плоть. Весь день он спит и набирает энергию, как мудрый змий, а когда просыпается к вечеру, из него прет остроумие, как родниковая вода из скважины. Если бы не лень, в которой он погряз с детства, не научившись трудиться и таскать вериги, из него вышел бы, пожалуй, великий писатель, каких земля не рождала. Еще не нашлось геркулеса, чтобы стронуть с места постамент Генриху Гейне, но вот назрело время, когда ему следует опасаться серьезного соперника в лице Маркуса, который, если возьмется за перо, то напишет еще одну Книгу Бытия, тем более что они соплеменники и великому романтику давно уже надоело пребывать в одиночестве.

А пока он разделяет участь пустого яйца, которое всплывает наверх, когда орнитолог проверяет, есть ли внутри птенец, и бросает его в воду. Если в нем заговорит совесть и пробудит желание поддержать превосходство своей нации и заодно положить Гейне на лопатки, пусть садится за золотой пюпитр Сенеки. Он уже подыскивает какой-то пюпитр, на первых порах пока деревянный, и правильно делает.

Но, слава богу, время течет быстрее, чем у него созреет желание бросить вызов лени, он не может бросить даже курить. Для нашего века и для потомков это целая апокалиптическая трагедия, что мы теряем такого писателя, не подозревающего о своих способностях, как у родившейся дурочки угадывать мысли на расстоянии. Для соратников по перу было бы высшим счастьем пить мед из его сахарных уст. А писатель из него вышел бы роскошный, потому, что в его умственной кладовой живет такой златоуст, что он однажды так заврался, что поставил Иуду впереди Христа… «Тот, кто хочет влиять на толпу, всегда нуждается в шарлатанской приправе», — говорит почиющий в земле одинокий романтик.

К нему в гости ходит цыган, которого он превратил в послушника. Цыган похож на черную ворону. Низкий лоб его лучше всего свидетельствует об умственных способностях. Такими лбами были наделены варвары. По дошедшей до нас скульптуре римской эпохи все женщины, чрезвычайно некрасивые, очевидно, помешенные с маврами, имели низкий лоб и производили на свет негодяев. У цыгана этот лоб накрыт вороньим крылом, глянец которого способен отражать, как зеркало. И если Маркус мог бы стать соперником немецкого поэта, то цыган пока удостоился высшей награды в соперничестве по узости лбов с Александром Великим. Он так боится Маркуса, что все, что ни скажет баламут, цыган принимает за святыню. Цыган научил его курить, скоро научит пить. Маркус всех учит и не терпит соперников, и чем меньше ему оказывают сопротивление, тем желаннее для него послушный ученик. Цыган полностью поддался ему, как лягушка, идущая в пасть ужу, потому что никогда не встречал умных людей. За эту признательность Маркус превратил его в пажа и души в нем не чает, произвел его в ранг деликатных и тонких слушателей его кафедры.