Леонид Жуков - Злая фортуна

Текст, поясняющий карикатуру, таков: «Рабочий Коновалов, проживающий на Пневой улице, в пьяном виде пытался порвать книгу». А еще ниже — четверостишие. Позже мне сказали, что автор четверостишия какой-то пожарник, устроившийся в это домоуправление в котельную.

Значит, сын не превзошел никакого отца, а это дело рук Ювенала.

Вот это четверостишие:

Мишка Лейтман был самым жадным дебилом на свете. Помимо своей недоразвитости он унаследовал от матери неумолимую скупость. Его атавизм проявился в огромной физической силе. Он гордился ею и был хвастлив, как парижский скульптор, готовый у всех на виду вытащить из грязи застрявший дилижанс.

Когда лошади станут, со всех сторон бегут молодцы с засученными рукавами — кто быстрее: чтобы показать свою силу перед сидящим в коляске с задернутыми шторами очаровательным созданием. Навалившись плечом на заднюю стенку кибитки, они рады сломать втулку и растрясти возок, лишь бы доказать капризной повелительнице, что скульптор сильнее лошади.

Невероятная ширина плеч заставляла Лейтмана не отходить от зеркала и мечтать, чтобы ширина его превзошла рост. У него были изуродованные зубы, с изуродованными зубами родился сын от него. Зубы были белые, как сахар, и мокрые, потому что слюна была его второй кровью. Крупные, они крепко сидели в гнездах, наступали друг на друга и следовали не полукругом, а во весь рот плоско, что выдавало в нем принадлежность к необратимым идиотам. Этими зубами, способными разгрызть трубчатую кость либо железную кровать, можно было поднимать штангу и обращать в бегство неприятельские полчища.

Лейтман брил нос, отчего он делался блестящим и заострялся, как у совы, и совал палец в клетку с орлом в зоопарке. Его мать, подлая и деспотичная старуха, по вероломству и жестокости не уступающая испанскому монаху, хотела сделать из него скрипача, но ошиблась в расчетах: вместо скрипача получился жадный дебил. Его однажды заставили умножить четыреста на четыреста. Он исписал три листа бумаги, но так и не умножил, не зная, куда ставить нули. Позже, когда ему удалось эмигрировать в Америку, прислал письмо оттуда, в котором пишет, что спрашивал там, куда ставить нули, и что там тоже никто не знает…

Благодаря усилиям старухи, которая до сорока лет водила его за руку и получила в награду побои, он окончил все училища, расположенные вокруг Москвы, и вытянул на «вундеркинда», но к скрипке не притрагивался, не знал ни одной оперы и не прочитал ни одной книги.

Лейтман занял у писателя Северного пять рублей. Северный был такой же скряга, погрязший среди антикварных китайских безделушек и книг, добытых чуть ли не из «Библиотеки московских царей». Когда у Северного мыши съели хлебные фигурки, он слег в постель после этого на несколько дней.

Северный не отличался добродетелью, и вся его заслуга состояла в том, что он пережил Шаляпина и захватил другой век. На стене у него висела фотография, где была изображена знаменитая компания, а в ногах Шаляпина притулился молодой соратник. Смерть не брала его, а он все умножал богатства и клеветал на издательства, легкомысленно выпускающие его книги о Тохтамыше.

Прошло около года, а Лейтман и не думал отдавать пять рублей. За это Северный решил жестоко наказать его. Но все как-то не было случая. И вот случай представился.

У Лейтмана умер богатый дядя в Америке и отписал ему наследство. Старуха мать летала за наследством на самолете. Шесть часов висела над океаном и боялась, что самолет рухнет в воду. Но жажда хапнуть была так велика, что старуха пустилась на риск и мобилизовала все свои умственные способности, чтобы пересилить страх.

Сын, вырядившись в американский костюм, явился к Северному похвалиться. Северный в это время тер хрен. Поклонники его таланта удружили ему необычным приношением. Это были корни хрена, выкопанные на огороде. Хрен был такой корявый, что его с трудом вырвали из земли, а кривые уродливые корневища напоминали былинное дерево и были похожи на руку Бояна. Северный кричал благим матом и немало пролил слез и соплей, прежде чем истереть его. Получилась крепкая кашица, которая дымилась, как серная кислота. Не зная, что хрен нужно облить кипятком, он тем более не предполагал, что нужно в кашицу добавить сахару. Голую кашицу нельзя было взять в рот, можно было сжечь глотку.