Леонид Жуков - Злая фортуна

Дело было летом. Уехать со станции Кавказская практически было невозможно. У билетных касс стояла толпа, как за золотом в Столешниковом переулке. Стояние в очереди выносили терпеливо, напоминая мучеников, страдающих за идею. Особым терпением отличались бабы из простонародья с дикими звериными лицами. И чем безобразнее были бабы, тем терпеливее были они. Там, где кончается человеческое и начинается бесовское, оно отмечено на физиономиях бескрайним терпением, не присущим ни человеку, ни зверю, ни камню.

Зная о том, что кассы закрыты на перерыв, который длится как вечность, сжатая в комок нервного усилия над собой, то есть когда время теряет свойство протяженности, эти бабы, сдавленные натиском толпы, как тисками, могли простоять в самой неудобной позе, скажем на одной ноге, столько — сколько не выдержит любовник, ожидающий свидания. Отойти от кассы они не могли, боясь потерять очередь.

В справочном окне толпа была ничуть не меньше. Старик с собаками не захотел стоять в очереди и пошел на хитрость. Он решил заплатить проводнику и ехать без билета. Собаки скулили от усталости и не могли разделить с людьми пытки, которые им не под силу. Оставалось только узнать в справочном окне, с какого пути отправляется поезд № 1.

Когда он пробился к окну, в это время сменилась дежурная. На место прежней машины заступила молодая игривая женщина, расположенная к добросовестному несению службы. Белокожая, с льняными буклями, приятными чертами и интеллигентной выправкой, она мало подходила к этой роли. Была полна сил, резва и на поминала молодую кобылу, готовую скакать. Со свежим зарядом, она с удовольствием приступила к делу и стала жонглировать ответами.

Старик, не питая никакой надежды быть услышанным в такое глубокое окно, прокричал тусклой фистулой:

— Дочка, с какого пути отправляется первый поезд?

— Единичка? — игриво переспросила она.

Старику послышалось «электричка», и он безнадежно развел руками:

— Да нет, не электричка, мне нужен поезд… С какого пути отходит первый поезд? — как бы говоря уже с самим собой, пробормотал старик.

Веселая женщина, влюбленная в жизнь, будучи в прекрасном расположении духа, вложила все старание в ответ, чтобы угодить старику:

— Вот я и спрашиваю вас — единичка?

Старику вновь послышалось «электричка». Так они играли в прятки до тех пор, пока за стариком не выросла еще одна очередь, на сей раз сочувствующих, пытающихся разъяснить ему, что это одно и то же. Они лезли ему в лицо и пытались наперебой растолковать, кричали тугоухому в ладони рупором: «Единичка, а не электричка!»

— Фу-ты, черт, а я думал «электричка», — обиженно махнул рукой старик, так и не узнав, с какого пути отходит «единичка».

Русская зимушка. Лениво падает снежок. Голые кусты сирени в палисаднике убраны пухлым снегом, легким, как пух лебедя. Снег густо залепил деревья и так разрисовал сад со сгнившими скамеечками, утонувшими в сугробах, и корявыми скрестившимися стволами боярышника, что кажется сказочным зимним бредом. Все вокруг бело и желанно, только чернеют в этой белизне осевшие мещанские домики со слепыми окошками и невидимой жизнью в них, да калитки, забросанные снегом.

По дворам ходят цыгане, побираются. Им никто не открывает. За неприступным забором не достучишься, и ходят они зря, без почина. Впереди далеко забегает орда чумазых веселых беспризорников в дырявых ботинках, с кудрявыми раскрытыми головами и терпеливыми вопрошающими взглядами. Они голодны как собаки, бледны и сопливы, но веселы и резвы, полны энергии, ссорятся по каждому пустяку и неустанно бегут вперед, напоминая веселящихся неаполитанцев с бубном.

Из-под снега торчала кукла с оторванной ногой. Зоркие бесенята тут же заметили ее, как голуби, издалека завидевшие пшено, и шумной ватагой бросились к ней. Они не поделили эту куклу и растащили ее на части, как волки оленя.

Вот тихо открывается калитка, и оттуда выползает крошечный человечек, похожий на пингвинчика, укутанный в теплый шарф, из-под которого видны одни только глаза да розовые щеки. Он стоит на малюсеньких лыжах, весело размалеванных зеленой киноварью, которой окрашивают резиновых крокодилов. Ему не больше трех лет. Он, словно птенец, выпавший из гнезда, с любопытством смотрит на мир, потому что видит его впервые, попав за пределы калитки. На лыжах он пока стоять не умеет и не может сделать ни одного шагу.

Цыганята сразу же заметили его, как только он показался в воротах. Они забыли про куклу и с радостным воплем бросились к нему, как жители Огненной Земли, завидевшие корабль, попавший в их воды. Окружив незадачливого мальчика, они стали щипать его, как будто он был неодушевленный. В такой момент не совладать со страстью, и они кричали наперебой, тыча себя в грудь и указывая пальцем на лыжи, считая их уже своими, которые оставалось только поделить.