Татьяна Брукс - Душа

Однажды Мария Ивановна, ужаснувшись состоянию комнаты, не сдержалась и высказала свое «фе».

— Надежда! Ты что себе думаешь? — возмутилась она. — Развела такой срач. У нас слуг нет. Давай-ка поднимай свой зад и уберись здесь.

— А я не могу поднять свой зад, как видишь.

— Так надо было меньше с бл…ми водиться и с мужиками трахаться, и ничего бы не случилось. И всё бы тогда поднималось.

— Ты так и будешь меня этим всю жизнь попрекать?

— А ты что же думаешь… За свои ошибки надо платить.

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько я вам должна заплатить, чтобы вы оставили меня в покое?

Обида захлестнула девушку. Эта же обида и ощущение собственного несовершенства удручали и Марию Ивановну. В душе она понимала, что Надя не виновата, что её надо бы пожалеть и помочь ей. Но сил на это не было. Гораздо легче было выплеснуть собственные чувства, не считаясь больше ни с чем.

— Я что, хотела? Да? Ты думаешь, я хотела этого?! — закричала Надя во весь голос. Она уже несколько месяцев копила в себе обиду и замыкалась в своём горе. Сейчас был повод избавиться хотя бы от толики этого унизительного чувства, чтобы голову не разорвало на части. — Я хотела вас избавить от себя. Так зачем меня спасли? Я что, просила меня рожать? Я что, просила меня спасать? Что вы все от меня хотите? Оставьте меня в покое!

Она швырялась всё новыми и новыми вопросами, на которых ни у кого не было ответов. Да они и не требовались. И так все понятно, ничего этого она ни у кого не просила. Другие принимали за неё решения, даже такие важные, как жить или умереть.

Мария Ивановна не могла дольше находиться в этой комнате. Покидая её, она что есть силы хлопнула дверью. Девушка вздрогнула, как от внезапного грома. «Всё. Точка. Больше не могу».

Решение, как часто бывает, пришло само, неожиданно, вечером того же дня. Надю решил проведать бывший начальник линейного привокзального отдела милиции, бывший старший лейтенант Малеваный. На прошлой неделе он получил капитана и должность в отделе внутренних дел. И теперь, находясь в приподнятом настроении, готовый совершать добрые дела, шёл проведать девочку. Картина, которую увидел милиционер, повергла его в ужас.

Мария Ивановна и Николай Гаврилович грустили на кухне, и состояние их было далёким от счастливого. Покрасневшие глаза, распухший нос — что ещё более красноречиво может выдать секрет: женщина плакала. Растерянность и страдание корёжили лицо ветерана.

— Доброго дня вам. Что случилось? Что-то с Надей?

— Да какой он добрый… день этот… Сил больше нет никаких. Заберите от нас это чудовище, — из глаз Марии Ивановны опять покатились слёзы, — за что нам такое наказание…

Капитан прошёл в квартиру и дернул дверь, ведущую в Надину комнату. Она оказалась запертой.

— Надя, открой. Это я, Анатолий Иванович. Малеваный.

Тишина в ответ.

— Прошу тебя, открой, поговорить надо.

— Оставьте меня в покое… Все… Не о чём мне с вами говорить… Уходите.

— Надя, я хочу помочь, открой.

Дверь неожиданно резко распахнулась, и он увидел Надю. Спутанные космы свисали на глаза и щеки. Вернее, щёк как таковых не было. Она была худа до изнеможения. На лице только рот и огромные, наполненные злостью, ненавистью и безысходностью глаза. Воздух в комнате был спертый, пахло всем, только не тем, чем должно пахнуть в комнате у восемнадцатилетней девушки, — духами, фруктами и конфетами. Везде валялись книги, гантели, лекарства, одежда.

Малёваный, сделав вид, что не заметил бардака, царившего в комнате, сказал:

— Я хочу помочь тебе.

— Ну так помогите. Заберите меня отсюда, чтобы я не мозолила глаза этим людям, — и, помолчав, тихо добавила: — Или убейте, потому что сама я уже не смогу… понимаете, — неожиданно заорала она, — и жить не могу! И умереть не могу!

Дверь резко захлопнулась, и что-то внутри комнаты заскрежетало.

— Надя! Опять закрылась, — растерялся на минуту капитан. — Я сейчас схожу к её лечащему врачу, — сказал он, обращаясь к родственникам, попрошу у него направление-путёвку в санаторий. Пусть подлечат её. Она успокоится. А там посмотрим…

— Спасибо, — выдавил из себя Николай Гаврилович. Мария Ивановна сидела за столом, отвернувшись к окну, и даже не взглянула на милиционера.

— До свидания, — проронил капитан и тихо вышел, оставив на столе пакет с фруктами и сладостями для Нади.

Следующую неделю девушка выезжала из комнаты только по ночам, чтобы сходить в туалет или вылить из горшка то, что накопилось за день. К пище, которую готовила Мария Ивановна, она не притрагивалась. Забрала только пакет, который принес ей капитан. Мария Ивановна пробовала поговорить с внучкой, даже пыталась извиниться, но ответом ей было гробовое молчание. Она, вздыхая и вытирая слёзы, отходила от запертой двери несолоно хлебавши.