Билл Клегг - Семья в огне

Когда в январе я беседовал по телефону с Лидией, она рассказала, что сразу после похорон Джун исчезла. С тех пор никто о ней ничего не слышал. Сгоревший дом полностью сровняли с землей, а перед подъездной дорожкой повесили цепь. Лидия говорила равнодушно, как будто все это не имело к ней никакого отношения и до самой Джун ей тоже не было дела – странно, ведь перед свадьбой они успели здорово сблизиться. Джун делала ей прическу для репетиции, при этом обе заговорщицки хихикали, как закадычные подружки. До сих пор помню, как они стояли рядышком на лужайке, в церкви, у раковины, на крыльце и о чем-то болтали. Да я чаще видел их вместе, чем порознь! Странная парочка, признаться – лощеная эфемерная блондинка и крепкая, непритязательная брюнетка с растрепанными волосами; одна уравновешенная и хладнокровная, другая – чем-то озабоченная, нервная. И все же со своими детьми они вели себя почти одинаково: сдержанно, робко, трепетно, словно бы только что с ними познакомились. При этом друг с другом им было хорошо и легко. Потому-то я так расстроился, услышав тон Лидии. Однако я быстро вспомнил, какой отрешенной и холодной была Джун на похоронах. Ни единым словом ни с кем не обмолвилась. Ни с нами, ни с Лидией. Помню, стоило кому-то к ней обратиться, она сразу шарахалась в сторону, а когда ее обнимали – каменела и вытягивалась в струну. Мы, как могли, пытались ей помочь, но инстинктивно держались в узком семейном кругу. Мы были вне себя от горя и к тому же вдали от дома. Наш сын погиб.

Ходили слухи, будто взрыв устроил Люк. За день до нашего отъезда в Уэллс женщина за стойкой в «Бетси» призналась нам, что давно предчувствовала беду – как только услышала, что сын Лидии Ханнафин переехал к Джун Рейд. «Добром это кончиться не могло», – с отвратительным самодовольством произнесла она, качая головой. Мы все промолчали и как можно быстрее уехали из мотеля.

Мы для себя решили, что это был трагический несчастный случай, не больше и не меньше. Любой, кто побывал на кухне Джун, знает, что виновницей происшедшего наверняка была та старинная плита родом из эпохи Великой депрессии. Белая с ржавчиной, покосившаяся… Помню, как перед репетицией свадьбы Джун возилась с одной из горелок, пытаясь вскипятить чайник. Если я кого и виню, так это Джун. Ей давно следовало купить новую плиту. Деньги у нее были, и в доме она поддерживала идеальный порядок. Я стараюсь не думать об этом, но порой все-таки ловлю себя на злых мыслях: как можно было упустить из виду такую элементарную вещь? Что за беспечность?! Безусловно, Джун и сама терзается теми же вопросами, и отчасти это смягчает мой гнев, но полностью уничтожить его нельзя.

Все, что осталось от злосчастной плиты и дома, все улики, которые могли бы пролить свет на причину взрыва, все это сровняли с землей на следующий же день после пожара. Власти штата сочли нужным избавиться от улик, и никто не знает почему. Мы убеждены, что Люк не имел никакого отношения к случившемуся. Он был человек порядочный и уж точно не убийца. Если он и проявил беспечность, то сполна расплатился за это – благослови Господь его несчастную душу! Черная кожа и проведенные в тюрьме годы сделали его козлом отпущения в заштатном, насквозь белом городишке. Уилл (который хотел посвятить жизнь защите прав и интересов тех, чьи права и интересы издавна ущемлялись) пришел бы в бешенство, узнав, как быстро местные свалили вину на Люка Мори. В данном случае он бы вообще не стал никого винить, пока не выяснились хоть какие-нибудь обстоятельства происшедшего, и мы решили поступить так же. Это не значит, что нам не больно. Еще как больно. И это не значит, что мы обрели покой.

После возвращения в Портленд Майк долго с нами не разговаривал: не мог смириться, что мы не настояли на расследовании. Он хотел нанять адвоката и подать в суд на пожарную охрану (или на городские власти, сейчас уже не вспомню, кто именно попал в его прицел). Возможно, именно так нам и следовало поступить. Но когда я начинаю сомневаться в принятом решении, то всякий раз прихожу к одному выводу: какой бы гнев мы ни обрушили на местных чинуш, замявших дело и уничтоживших наш шанс получить ответы, какой бы ни оказалась истина, которой мы бы добились чудом или ценой великих страданий, это никак не изменило бы страшной правды: Уилла больше нет с нами. Мы никогда не увидим и не сможем обнять нашего чудесного сына.

Со временем Майкл успокоился, но отношения между нами до сих пор напряженные. Мы с Мими редко его видим, но знаем, что он одумается. Прю взяла академ и вернулась домой. Ей частенько звонят и наносят визиты друзья из Моклипса и университета, но большую часть времени она проводит дома: сидит за кухонным столом до поздней ночи и читает, потом полдня спит. Пока мы решили ее не трогать, пусть делает что хочет. Мы с Мими до сих пор работаем (она в третьем классе, я в пятом) и делаем то, что привыкли: ободряем и направляем, записываем на доске домашние задания и присматриваем за детьми, которые ненадолго попали под наше крыло – в спешке пробегая мимо навстречу взрослому миру и самостоятельной жизни.