Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

Не может быть! Меня не было всего три дня. И почему Сантосуссо мне не сказал?

Колеса скользнули по полу, будто коньки по глади ледяного застывшего озера, тележка впечаталась в Кеннеди, отбросив ее к стене, затем, откатившись назад, устремилась по коридору прочь.

Это не я, тележка сама! Честное слово!

Меня схватили. Ноги повисли в воздухе. Только не одиночка, пожалуйста, только не новый срок. Худшее из наказаний для нас – лишний год, месяц, неделя, год, проведенные здесь.

Но меня держали руки в зеленом комбинезоне.

Джоди. Одна лишь Джоди здесь больше и сильнее меня.

– Хватит уже с Кеннеди. Ей и так досталось.

Наши глаза, не сговариваясь, устремились к куче тряпья на полу. Куча привстала и оперлась спиной на стену, затем сунула в рот прядь волос.

Между нами стояла тележка – уже ничья, вокруг валялись деревянные щепки. Книжки разлетелись в разные стороны.

Я протянула было к ним руку, но на мое предплечье легла тяжелая ладонь Джоди. Развязной походочкой подошла Пичес.

– Здорово, сучки! – бросила она, переводя взгляд с кучи тряпья на нас с Джоди. Та все сжимала меня в медвежьих объятиях, хотя я больше не вырывалась.

Пичес принялась подбирать книжки. Какое благородство! Подозрительно… Кеннеди захныкала. Джоди пригладила мне волосы, одернула комбинезон.

– Что с тобой, Эмбер? Ты ведь никогда не дерешься.

Джоди много знала о насилии. Маленькой девочкой она ночами пряталась в шкафу, а повзрослев, однажды встала во весь рост и дала отпор, после чего ей пришлось убежать из дома. Она жила на улице, применяя там полученные дома навыки – их хватило с лихвой, и на этой волне она оказалась здесь с нами в «Авроре-Хиллз». Уж Джоди-то могла распознать человека, склонного к насилию.

Пичес кивнула, не сводя с меня глаз.

– Да-да, ты здесь одна невиновная! – Она как будто повторила слышанные ранее слова.

В ее устах это звучало вовсе не комплиментом. Она назвала меня слабачкой, назвала трусихой.

Я шагнула к тележке, однако Джоди меня остановила. Чего они добиваются? Хотят сказать, что я не с ними? Что я чужая? Что мы не вместе против всего мира?

Тем временем Пичес сложила книжки и проверила колеса, одно из них не прокручивалось – тележка с самого начала была с браком, но Пичес об этом не знала. Она пнула его с досады.

– Слушай, Эмбер, ты ни при чем. Просто тут творится столько всего, ты не представляешь.

Почему же, очень хорошо представляю. Им невдомек, что я все время была наготове – присматривалась, прислушивалась, принюхивалась. Мне известно больше, чем кому-либо.

– Можно я возьму свою тележку?

Они молчали.

– Можно я возьму свою тележку?

– Книжки будет развозить Пичес, – пробубнила Джоди. – Так лучше. Она все разузнает и нам расскажет.

– Да, разузнаю и расскажу.

Джоди с усилием развернула тележку, Пичес тут же схватилась за ручку.

Снизу донесся отчаянный рев Кеннеди:

– Мне сказали, что книжки буду возить я!

Никто из нас и ухом не повел. По крайней мере, в этом мы были заодно.

В коридоре раздались шаги охранника. Мы бросились врассыпную. Пичес укатила мою тележку, Джоди метнулась в другую сторону – весьма шустро для такой громилы, и даже Кеннеди встала и поплелась вперед.

Я развернулась и пошла в другую сторону – не в библиотеку, не к Блитт на пост, не во второй корпус. Мне некуда идти. В камере сидит чужачка. Так что я пошла куда глаза глядят. Заставляла себя думать о Флориде. Сперва Кеннеди, а затем Джоди и Пичес отняли у меня все, что имело смысл, и теперь мне нигде нет места.

Проходя мимо лазарета, я услышала голос.

– Эмбер, Эмбер, где ты была? Куда ты? Иди сюда.

На койке возле двери лежала Дамур. У нее в ногах сидели несколько девочек. Дамур, с ног до головы замотанная в бинты, походила на мумию, но говорить у нее получалось, пусть очень хрипло. Из-под бинтов торчали волосы. Когда-то светлые, теперь они напоминали сажу.

Она махнула мне и продолжила:

– Все, что мы сделали, сделаем снова! – Дамур закрыла глаза и повела забинтованной рукой. – Все, что мы видели, увидим три раза. Двери открылись. Откроются еще. Мы побежим. Тебя, Эмбер, схватят три раза. Новая девочка станцует в своей комнате. И Натти пусть не ставит ей подножку. Скажите ей. И плющ, который в окнах. Вы говорите: «Нет, Дамур, не надо!». Три лета, три лета повторится то же самое. А на четвертое – все. И на пятое…

Дамур вещала, будто провидица, а мы слушали, открыв рты. Дикая чушь! Или нет? Три раза, сказала Дамур. Но я будто бы уже слышала, как она говорит об этом. Только бы никто не заметил моей растерянности.