Если эти ключи понадобятся кому-нибудь у них в министерстве или в Службе национального страхования, то пусть она скажет, он может ей подвезти.
Нет, она не думает, что кому-нибудь в министерстве нужны сейчас эти ключи. Сейчас им куда важнее выяснить вопрос о месте погребения. Вещи и одежда погибшей могут подождать.
— Может быть, стоит поискать того человека, с которым она приехала в страну?
— Того старика?
— Вот именно. Я вижу, вы уже в курсе. Он то ли ее второй муж, то ли любовник.
— Любовник? — Она оживляется. — Это интересно. Да, это очень интересно. Но я не думаю, что его стоит искать. Зачем? Подумайте сами!
Теперь уже ее очередь объяснять ему их правила и инструкции. Этот человек не имеет никакого официального отношения к погибшей, не так ли? А тут необходим настоящий родственник, признаваемый законом. Нет, насколько она понимает, в данном случае это может быть только ее сын.
— Вы правы, — торопится оправдаться Кадровик. Как это он мог забыть о ее сыне? Конечно же, это совершенно логично. Ну, что ж, будем ждать ответа оттуда. Наберемся, как говорится, терпения. Но он может надеяться, что она будете держать его в курсе?
— Не беспокойтесь. Мы рады любой помощи. Мы уже занесли ваше имя в наш компьютер, он вас разыщет в любой момент.
Она прощается, кладет трубку и бормочет про себя: «Эти секретарши с их мобильниками и компьютерами вполне уже могут сами управлять миром, вполне надежно и эффективно, зачем мы им вообще?»
Вернуться к расчетам ему не удается — звонит телефон. Это Начальница канцелярии. Она просит его зайти в кабинет Старика.
Самого хозяина нет на месте. Отправился на медицинскую проверку, говорит Начальница канцелярии. Она сидит в хозяйском кресле перед экраном компьютера и пытается сочинить ответ для гнусной газетки. Оказывается, редактор согласился напечатать их письмо в жирной рамке прямо в центре пасквиля своего Змия, но при условии, что текст ответа не будет превышать семидесяти пяти слов.
Он смотрит из-за ее плеча на маленький экран. Каждое слово режет его, как ножом:
«Я весьма благодарен уважаемому автору. В своей яркой и волнующей статье он правильно указал на постыдное равнодушие нашего предприятия к временной работнице, погибшей во время террористического акта. Тщательное расследование привело к выводу, что причиной этого упущения были административные ошибки и недостаток внимания и чуткости со стороны нашего ответственного за человеческие ресурсы. От своего имени и от имени всех наших сотрудников я приношу искренние извинения и выражаю глубокое сожаление о произошедшем. Я уже дал указание связаться со Службой национального страхования и предложить наше сотрудничество во всем, что касается компенсации и помощи семье погибшей работницы».
Он подавляет готовую прорваться обиду, молча протягивает палец к светящемуся экрану и внимательно пересчитывает слова.
— Здесь девяносто три слова. Если редактор ограничивает нас семьюдесятью пятью, то я предлагаю убрать вот это ошибочное и несправедливое предложение. То, которое сваливает на меня всю вину. Оно возмущает меня до глубины души. Убери это место, и тогда наш ответ уложится в отведенные ему рамки.
И он ведет пальцем по экрану, вслух пересчитывая лишние слова.
Она поворачивается к нему. Ее лицо светится мягкой жалостью, так непохожей на вызывающе-насмешливый тон его Секретарши. И той, из газеты, тоже. Да и всех молодых секретарш вообще.
— Это невозможно, — тихо говорит она. — Если мы оставим только извинение, мы тем самым как бы признаем, и притом публично, что у нас такой беспорядок в делах, что мы даже не способны найти источник ошибки.
— Если так, — он с трудом сдерживает гнев, — тогда давай вообще откажемся от их жирной рамочки и приготовим этому редактору к следующему номеру точный, документированный и развернутый ответ. А я тем временем перескажу тебе — слово в слово, один к одному — прелестную историю о неком пожилом Мастере ночной смене, который на старости лет втюрился в одинокую, немолодую работницу-репатриантку.
— Не надо… — Она останавливает его легким прикосновением, и ее бледное усталое лицо на миг озаряется давно забытой и нежной красотой. — Как можно выносить на люди то, что опозорит этого человека? А заодно и всех нас?!
— А меня, значит, ты готова во всем обвинить?
— Прежде всего, это не я. Это указание Старика.
— Хорошо, пусть его указание. А он почему навешивает всю вину на меня?
Читать дальше