Овсей Фрейдзон - Не климат выбирали, а судьбу(с)...

Так уже случилось, что ещё толком не привыкнув к семейной жизни и к положению мужа, Галь вдруг начал отвыкать от своей необыкновенной любимой Веруш, ставшей ему официальной женой.

Так совпало или дано было судьбой, что верная и любящая его до самозабвения девушка, неожиданно, понесла ребёночка ещё до их свадьбы, а во время её беременности он приступил к своей работе и полностью с головой ушёл в новую и интересную для себя сферу деятельности.

Поэтому и не только, Галь подолгу задерживался на службе, ему доставляли душевные муки вечные жалобы жены на плохое самочувствие, связанное с беременностью, постоянные попрёки за его невнимание и отчуждённость.

Ну, а потом, как только родился ребёнок и Вера переехала в мошав, вовсе их встречи свелись к минимуму и даже во время таковых, они практически не находили общего языка.

Какой ему был интерес после редкого для супругов сексуального контакта обсуждать новый появившийся у ребёнка зуб, и слушать, как он ползает и чуть ли не чем и каким цветом какает…

Раздражала его порядком и её фанатичное пристрастие к стихосложению.

Он буквально бесился, когда она по ночам убегала в салон и, сидя в кресле, с умным видом, всё, что-то писала и писала, а ещё подладилась ходить на свои заседания поэтов, после которых приходила какая-то одухотворённая, чужая и даже равнодушная к сексу.

Вначале он ощущал ревность к её пристрастию к поэзии, к фанатичной любви к ребёнку, затем, к науке и работе над проектом, но скоро стал чувствовать в себе безразличие ко всему, чем она занималась и только по долгу мужа вежливо выслушивал её восторженные рассказы обо всех этих видах деятельности по телефону.

Иногда он всё же честно признавался себе, что на его охлаждение по отношению к жене повлияло появление в непосредственной близости к нему Офиры.

Девушка с первого момента их взаимоотношений дала понять Галю, что не безразлична к нему, и это было ещё слабо сказано, она его боготворила, а дальше, она проявила деятельную активность к приближению их сексуальных контактов, и постоянно выражала явные признаки влюблённости, и сделала всё от неё зависящее, чтобы стать его постоянной любовницей и легко в этом преуспела, пользуясь его сексуальным голодом, молодого мужчины, редко попадавшего в объятия жены.

Нельзя сказать, что он потерял свою прежнюю любовь и обожание к Вере, она, как и прежде для него была эталоном красоты, привлекательности, преданности, доброты и всех положительных качеств, которыми только может обладать женщина и друг.

Даже её наивность, порой казалась ему симпатичной и, он свято верил, что в скором времени их семейные отношения наладятся, они станут чаще бывать рядом и вновь будут дарить друг другу радости сексуальной любви, а эпизод с Офирой, так и останется эпизодом.

Конечно, он отдавал себе отчёт в том, что их служебный роман несёт на себе негативный характер во всех отношениях и часто корил себя за то, что не смог воспротивиться своему животному инстинкту и обаянию красивой, энергичной и любящей его девушки, которая смогла каким-то образом затмить его светлые чувства к Вере.

Галь собирался перед тем, как Офира отправится на задание, серьёзно с ней поговорить о будущих их взаимоотношениях, и признаться девушке, что он не готов окончательно сломать свой брак, что для него жена многое значит в жизни, а, к тому же, у них есть общий ребёнок.

Офира должна понять, что дальше поддерживать отношения любовников они вряд ли смогут, в свете того, что жена, по всей видимости, скоро переедет обратно на постоянное жительство домой, да, и, как по-другому, ведь Вере уже остался последний курс обучения в университете.

Надо без нервов и особых слёз принять Офире этот факт их окончательного разрыва, потому что они обязаны расстаться, ведь девушке самой нужно уже подумать о будущем, и налаживать свою личную жизнь.

Всё одно к одному, ещё и папа позвонил со своими нравоучениями.

Позабыл старый ловелас, каким сам был шустрым ходоком по чужим женщинам.

Галь, как подрос, сам часто замечал, в отношениях родителей холодок отчуждения и иногда ненароком слышал бурные объяснения в родительской спальне, а про сплетни, ходившие в их ментовке и говорить не приходится.

Моралист сыскался, начал давить на психику, напоминать ему, сколько добра для него сделала Вера, какая она ему верная, преданная и, что они с мамой в ней души не чают.

Хорошо ещё, что мама молчит, хотя в её взгляде читается такое осуждение сына, что на глаза не хочется к ней показываться.