Лао Шэ: Под пурпурными стягами

В сердце пастора вспыхнул гнев. Он и его друзья хорошо знают, что, кроме той веры, которую они исповедуют, нет и не должно быть никакой другой, не исключая католичество и иудаизм. Что касается буддизма и даосизма, то это суть сатанинская ересь, которую следует беспощадно искоренять. Совершенно ясно, что Дин Лу пригласил монахов намеренно, чтобы досадить пастору и тем самым унизить всевышнего! Значит, пастор должен встать и уйти, пожертвовав угощениями, судя по всему прекрасными. Да, да. Он непременно уйдет, чтобы им насолить! Пусть покрутятся! Перед пастором возникла маленькая служанка с фарфоровой чашечкой, покоившейся на голубом блюдечке из фуцзяньского лака. Украшенная синими цветами, чашка была сверху прикрыта крышкой. Низко склонив голову, девочка-служанка осторожно поставила ее на небольшой чайный столик и бесшумно удалилась.

Ньюшэн, приподняв крышку, увидел на поверхности напитка несколько продолговатых зеленых чаинок. Он не находил вкуса в зеленом чае, поскольку привык пить красный — крепкий, подслащенный сахаром и разбавленный молоком. Раздражение пастора вспыхнуло с новой силой, а его желание уйти еще больше окрепло.

— Есть дело! — раздался снаружи голос маленького слуги.

На пороге появились два ламаистских монаха в шелковых рясах, стянутых в талии поясом, на котором висел расшитый кошель. От красных физиономий лам исходило сияние.

Пастор сидел как на иголках, кипя от злости. Однако к его гневу сейчас примешивался страх оттого, что эти еретики в любой момент могут начать спор о вере. Что ему тогда делать? Ведь всех его религиозных познаний хватало лишь на то, чтобы запугивать таких людей, как Глазастый До. Это он знал сам!

Один из вошедших (кто был телесами потолще), по всей видимости, был образован. Говорил он низким голосом, и с его губ не сходила улыбка. Второй монах, имевший вид бодрячка, едва переступив порог, воскликнул:

— Господин Дин Лу! Хотите, я исполню вам арию из оперы «Казнь у приказных ворот»? Вот послушайте! — Его голос звучал почти фальцетом.

— Прекрасно! — откликнулся хозяин. Его брови радостно взметнулись вверх. — А я выступлю в роли Цзяоцзаня! [80] Цзяоцзань — герой многих пьес, содержание которых восходит к средневековому эпосу о патриотах из семьи Ян Пойдет? А?! Только сначала закусим! — И он крикнул слуге, который стоял снаружи: — Можно подавать на стол!

— Все готово! — раздался из сада голос мальчика-слуги.

— Прошу, прошу! — обратился хозяин к гостям.

Как только пастор услышал о еде, гнев его мгновенно исчез, а намерение уйти пропало. Но возникло другое желание: во что бы то ни стало прийти к столу первым, опередив всех этих монахов и ученых ханьлиней. Однако хозяин его остановил.

— Извините, но самый старший среди нас наставник Ли. Прошу вас, учитель!

Седовласый даос, немного для вида поцеремонившись, степенно направился к выходу. К нему тотчас подбежал мальчик-слуга с предложением услуг.

— Нашему учителю уже девяносто восемь, но обратите внимание, какой он бодрый! — засмеялся хозяин дома.

Пастор опешил. Значит, правду говорят, что даосы обладают колдовским искусством, способным предупреждать старость и продлевать годы жизни. Выходит, надо этому верить!

Следом за даосом, не дожидаясь, когда его позовут, двинулся буддийский монах.

— Это учитель Юэлан, обладающий широчайшей эрудицией и редким благочестием! — отрекомендовал монаха Дин. — Он играет на цине [81] Цинь струнный музыкальный инструмент и в шахматы, рисует и занимается каллиграфией. Ему нет равных в разных искусствах!

«Несомненно, обед будет на славу!» — подумал пастор и невольно поморщился, видя, что к выходу пошли оба ханьлиня и ламы. На лице хозяина появилось довольное выражение. Пастор решил, что теперь, конечно, наступил его черед, однако перед ним оказался сам Дин.

— Я покажу вам дорогу! — сказал он и пошел вперед.

«Дать бы ему хорошего пинка! — подумал Ньюшэн. — Но тогда прощай званый обед!» И пастор, смирившись с судьбой, замкнул шествие.

Пиршественный стол был накрыт в круглой застекленной беседке неподалеку от цветочного павильона. Хозяин обычно заходил сюда, когда находился в дурном настроении, дабы успокоить свое сердце и укрепить дух. Но гнев иногда долго не проходил, и тогда на пол летели безделушки, которых здесь было во множестве и все больше иностранных: фарфоровые фигурки, светильники, заморские часы. На полу беседки лежал ковер заграничной работы…