Тони Моррисон - Самые синие глаза

Так, Отец небесный, она от меня и ушла, вернее, она не уходила от меня, потому что никогда не была со мной.

Помнишь, как и из чего мы созданы? Я расскажу тебе о грудях маленьких девочек. Я прошу прощения за неуместность (так, кажется, это называется), за несоответствие любви к ним в неположенное время дня, в неудобных местах, за бессмысленность любить тех, кто принадлежал моей семье. Должен ли я извиняться за любовь к незнакомцам?

Но Ты, Господь, тоже поступаешь плохо. Как ты допустил, чтобы такое произошло? Как случилось то, что я могу оторвать глаза от созерцания Твоего Тела и погрузиться в созерцание их тел? Бутоны. Почки на молодых деревцах. Они скромные и нежные. Эти девчушки не дают до себя дотронуться, отпрыгивают, как мячики. Но они настойчивые. Подзадоривают меня. Приказывают. Никакой застенчивости, как ты мог бы предполагать. Они указывают на меня пальцами. Девчушки с нежной маленькой грудью. Ты видел их когда-нибудь? Видел на самом деле? Их невозможно не полюбить. Ты, их создатель, должен был замыслить их такими даже в виде идеи — но насколько же восхитительно воплощение этой идеи. Я не мог, о чем Ты должен помнить, держать свои руки и рот от них подальше. Сладко-соленые. Как недозревшая земляника, покрытая легким соленым потом бегущих дней и подпрыгивающих, скачущих, убегающих часов.

Любовь к ним, — касаться их, чувствовать, вкусить, — не обычный, простой, расточительный человеческий грех; они были для меня тем, что я „делал вместо другого“. Вместо того, чтобы поклоняться папе, вместо Плащаницы, вместо Велмы я выбрал быть с ними. Но я не ходил в церковь. Нет, я не делал этого. А что же я делал? Говорил людям, что знаю о Тебе всё. Что я получил от Тебя силу. Это не было полной ложью; но оказалось полной ложью. Я признаю, что не должен был брать их деньги в обмен на красивую, уместную, приятную им ложь. Заметь, я ненавидел это. Ни на секунду я не испытывал любви ко лжи и деньгам.

Но помни и другое: женщина, которая ушла из номера в отеле.

Помни: ясный полдень на зеленом архипелаге.

Помни: полные надежды глаза, которую может затмить лишь подпрыгивающая грудь.

Помни: как я нуждался в удобном зле, чтобы предотвратить то знание, которое не смог бы вынести.

Помни: я ненавидел деньги.

И теперь подумай: не из-за моих заслуг, а ради моей милости черная девочка пришла ко мне в таком состоянии. Скажи, Господь, как мог Ты оставить девочку так надолго и сделать такой одинокой, что она нашла дорогу ко мне? Как Ты мог? Я пл ачу вместо тебя, Боже. И потому, что я пл ачу вместо Тебя, я должен делать за тебя твою работу.

Знаешь, зачем она приходила? За синими глазами. За новыми, синими глазами, сказала она. Словно пришла покупать обувь. „Я бы хотела пару новых синих глаз“. Должно быть, она просила их у тебя очень долго, но ты не ответил. (Привычка, я мог бы сказать ей, привычка, которую удалось победить только Иову и больше никому). Она пришла за ними ко мне. У нее был один из моих рекламных листков (прилагается). Кстати, я добавил „Мика“ — Элайя Мика Уайткомб. Но меня зовут поп Мыльная Голова. Не знаю, за что и как я получил это имя. Что делает одно имя подходящим, а другое — нет? Реально ли само имя? Верно ли, что человек есть то, что говорит о нем его имя? Поэтому на простейший вопрос „Как тебя зовут?“, заданный Моисеем, Ты не ответил и сказал вместо этого „Я Тот, кто Я есть“. Как Папайя? Я — это я? Ты боялся сказать нам свое имя? Боялся, что узнав имя, они узнают и Тебя? Это ничего. Не обижайся. Я не хотел тебя обидеть. Я понимаю. Я тоже плохой человек, тоже несчастен. Однажды я умру. Но я всегда был добрым. Почему же я должен умереть? Девчушки. Только их мне и будет не хватать. Известно ли тебе, что лишь тогда, когда я касался их крепких маленьких грудей, слегка щипал их — совсем не больно, — то чувствовал себя добрым? Я не хотел целовать их в губы, спать с ними или взять себе в жены ребенка. Я был просто веселым и дружелюбным. Не так, как пишут в газетах. Не так, как шепчутся между собой люди. И они совсем не обращали на это внимания. Вообще. Вспомни, сколько их вернулось? Никто даже и не пытается это понять. Если бы я сделал им больно, разве бы они пришли еще раз? Двое, Дорин и Сладкоежка, приходили вместе. Я давал им мятные леденцы, деньги, и они ели мороженое, приоткрыв ножки, пока я с ними играл. Это было похоже на вечеринку. И в этом не было ничего грязного, не было разврата, запахов и стонов — лишь светлый, легкий смех этих девочек, и мой собственный. Никаких взглядов, долгих странных взглядов, какие бросала на меня Велма. Никаких взглядов, из-за которых чувствуешь себя грязным. Из-за которых хочешь умереть. С девчушками всегда все чисто, мило и невинно.