Тони Моррисон - Самые синие глаза

Возвращение Чолли и Дарлин не произвело особого впечатления.

— Вымокли, да?

Мать Дарлин не могла долго ругаться. Она слишком много съела и выпила. Ее ботинки стояли под стулом, а боковые застежки платья были расстегнуты.

— А ну-ка подойди сюда. Хоть я тебе говорила, чтобы ты…

Некоторые гости собрались ждать, пока не кончится дождь. Другие, те, кто приехал в фургонах, решили, что лучше пойдут. Чолли вошел в маленькую кладовку, которую ему приспособили под спальню. Трое ребятишек уже спали на его раскладушке. Он снял одежду, мокрую от дождя и сосен, и надел комбинезон. Он не знал, куда ему идти. В комнату тети Джимми заходить, само собой, нельзя, к тому же наверняка туда отправятся дядя О. В. со своей женой. Он взял с сундука одеяло, расстелил его на полу и лег. Кто-то заварил кофе, и перед тем, как уснуть, ему страшно захотелось выпить глоток.

Утром следующего дня всё отмывали и отчищали, приводили в порядок счета и распределяли добро, оставшееся от тети Джимми. Рты были похожи на опустившиеся полумесяцы, глаза прикрыты, шаги осторожны.

Чолли бесцельно слонялся по дому, выполняя время от времени какие-то поручения. Все тепло и внимание, которое он получил от взрослых в предыдущий день, сменилось раздражительностью, созвучной его настроению. Он мог думать только о фонаре, винограде и руках Дарлин. А когда он не думал о них, пустота в его голове была похожа на дырку от выдернутого зуба, напоминание о гнили, которая тут недавно была. Он боялся встретить Дарлин и не уходил далеко от дома, но здешняя атмосфера его угнетала. Все копались в вещах и обсуждали их состояние. Мрачный и раздражительный, он взращивал в себе ненависть к Дарлин. Он не думал о том, чтобы направить эту ненависть на охотников. Такая мысль разрушила бы его. Они были взрослыми белыми вооруженными людьми. А он был маленьким, черным и беспомощным. Его подсознание знало то, чего не знало сознание: ненависть к ним его уничтожит, сожжет как кусок сухого угля, оставив только пепел и вопросительный знак из таявшего дыма. Придет время, и он откроет в себе ненависть к белым, но не сейчас. Не в этом состоянии беспомощности, а тогда, когда злоба сможет найти долгожданный выход. А сейчас он ненавидел ту, которая создала эту ситуацию и видела его неудачу и беспомощность. Ту, которую он не смог защитить, пожалеть, укрыть от круглого, словно луна, луча фонарика. От «хи-хи-хи». Он вспоминал развязавшийся бант Дарлин, хлеставший ее по лицу, когда они молча возвращались домой в темноте под дождем. Растущее в нем отвращение заставило его содрогнуться. Ему не с кем было поговорить. Блю в те дни слишком часто бывал пьян. К тому же, Чолли сомневался, что он сможет поведать Блю о своем позоре. Ему пришлось бы немного соврать Блю, Блю-женоубийце. Казалось, что быть в одиночестве лучше, чем быть одному.

В тот день, когда дядя Чолли был уже готов уехать, когда все вещи были собраны, а ссоры по поводу того, кто что берет, утихли, превратившись в липкий соус на языке, Чолли сидел на заднем дворе и ждал. И вдруг ему пришло в голову, что Дарлин может забеременеть. Это была совершенно необоснованная и иррациональная мысль, но страх, который он ощутил, оказался вполне реальным.

Надо было бежать. Он подумал, что и так уезжает, но тут было совсем другое. Он уезжал недалеко, да к тому же не доверял дяде, который ему не нравился, так что мать Дарлин запросто найдет его, а дядя О.В. вернет обратно к ней. Чолли знал, что плохо убегать от беременной девушки и с сочувствием думал об отце, который сделал то же самое. Теперь он его понимал. Теперь он знал, что надо делать — найти его. Отец поймет. Тетя Джимми говорила, что он уехал в Макон.

В голове у Чолли мыслей было не больше чем у цыпленка, выбирающегося из скорлупы, и он спустился с крыльца. Уже отойдя от дома, он вдруг вспомнил о сокровище: тетя Джимми кое-что оставила, а он и забыл. В старом печном дымоходе она хранила небольшой коричневый сверток, который называла сокровищем. Он проскользнул в дом и увидел, что в комнате никого нет. Покопавшись в дымоходе, он обнаружил только паутину и копоть, но потом добрался до свертка. Он разложил деньги: четырнадцать однодолларовых банкнот, две бумажки по два доллара и куча серебряных монет — всего двадцать три доллара. Вполне достаточно, чтобы добраться до Макона. Какое сильное и хорошее слово — Макон .

Сбежать из дома для чернокожего мальчика из Джорджии было парой пустяков. Ты просто исчезаешь — и вперед. Когда приходит ночь, ты спишь в амбаре, если рядом нет собак, в поле сахарного тростника или на заброшенной лесопилке. Ты ешь то, что растет на земле, покупаешь в маленьких деревенских магазинах лимонад и лакрицу. Взрослым чернокожим, если они пристанут с расспросами, всегда можно рассказать какую-нибудь жалостливую историю, а белым до него нет дела, если только они не пожелают развлечься.