Кэтрин Стокетт - Прислуга

Мама приглаживает мои растрепанные волосы — они ведь, наверное, добавляют пару дюймов моему росту.

— Ты уверена, что не заболела?

— Я в порядке, мам.

Я слишком устала, чтобы спорить. Так больно, словно получила удар ногой в живот. В тяжелом ботинке. И боль не проходит.

— Знаешь, — сообщает с улыбкой мама, — думаю, эта девушка подходит Карлтону.

— Отлично, мам. Рада за него.

На следующее утро, часов в одиннадцать, звонит телефон. К счастью, я оказываюсь в этот момент в кухне и сама снимаю трубку.

— Мисс Скитер?

Замираю, осторожно выглядываю в столовую, где мама проверяет чековую книжку. Паскагула достает из духовки жаркое. Пробираюсь в кладовку и прикрываю дверь.

— Эйбилин? — шепотом отвечаю я.

Секунду она молчит, а потом выпаливает:

— Что, если… если вам не понравится то, что я скажу? Ну, насчет белых.

— Я… мое мнение не имеет значения, — стремительно реагирую я. — Мои чувства совершенно не важны.

— Но откуда мне знать, что вы не рассердитесь и не повернете дело против меня?

— Я не… думаю, вы просто должны… довериться мне. — Затаив дыхание, жду ответа. Очень долгая пауза.

— Господь милостив. Думаю, я сделаю это.

— Эйбилин. — Сердце бешено колотится. — Вы не представляете, как я признательна…

— Мисс Скитер, мы должны быть очень осторожны.

— Разумеется, обещаю вам.

— И вы должны изменить мое имя. Мое, мисс Лифолт, вообще всех.

— Ну конечно! — Нужно было сказать об этом с самого начала. — Когда мы можем встретиться? И где?

— В белом районе этого уж точно делать не стоит. Думаю… придется у меня дома.

— А вы не знаете, кто еще мог бы участвовать в этом деле? — спрашиваю я, хотя миссис Штайн согласилась читать лишь одну историю. Но я должна быть готова — на тот случай, если ей понравится.

— Пожалуй, я могу поговорить с Минни, — после паузы произносит Эйбилин. — Но она не слишком-то любит общаться с белыми.

— Минни? Это… бывшая прислуга миссис Уолтер, — вспоминаю я, внезапно понимая, в какие интимные сферы влезаю. Я намерена заглянуть в частную жизнь не только Элизабет, но и Хилли.

— У Минни полно историй. Уж наверняка.

— Эйбилин, спасибо вам. Большое спасибо.

— Да, мэм.

— Только… я хотела спросить. Что заставило вас изменить мнение?

Эйбилин отвечает мгновенно:

— Мисс Хилли.

И я замолкаю, вспоминая о «туалетных» проектах Хилли, обвинениях служанки в воровстве и разговорах об инфекции. Имя прозвучало жестко и горько — как прогорклый орех.

Прихожу на работу с одной-единственной мыслью. Сегодня первый день декабря. И пока остальные жители Соединенных Штатов смахивают пыль с рождественских вертепов и достают из сундуков старые вонючие чулки, я ожидаю встречи совсем с другим мужчиной. Не с Санта-Клаусом и не с младенцем Иисусом. Я жду мистера Джонни Фута-младшего, который в канун Рождества узнает, что Минни Джексон работает в его доме.

Двадцать четвертого числа жду, как Судного дня. Не представляю, что взбредет в голову мистеру Джонни, когда выяснится, что я на него работаю. Может, скажет: «Отлично! Заходи прибираться в моей кухне в любое время! Вот тебе денежки!» Но вообще-то я не такая дура. Все эти тайны выглядят слишком подозрительно, так что вряд ли он окажется улыбчивым добряком, который тут же захочет прибавить мне жалованье. Скорее уж к Рождеству у меня есть шанс остаться вообще без работы.

Это меня гложет, в смысле, неизвестность, но вот что я знаю наверняка (решила еще месяц назад): есть гораздо более достойные способы помереть, чем дать дуба от инфаркта, сидя верхом на крышке унитаза в сортире у белых. И после всего выяснилось, что это даже не мистер Джонни, а чертов электрик.

Но какое же было облегчение, когда все кончилось! А больше всего меня напугала мисс Селия. Она потом, во время кулинарного урока, так тряслась, что даже не могла соль ложкой зачерпнуть.

Сегодня понедельник, а я все думаю о внуке Ловинии Браун, Роберте. На днях его выписали из больницы, он живет у Ловинии, потому что родители его уже умерли. Вчера вечером, когда я зашла к ним с карамельным тортом, Роберт лежал на диване — на руке гипс, на глазах повязка. «Ох, Ловиния…» — только и смогла я выдавить. Роберт спал. Половину головы ему обрили во время операции. Ловиния, несмотря на собственные несчастья, все расспрашивала меня о моих домашних, о каждом в отдельности. А когда Роберт зашевелился, деликатно попросила уйти, потому что мальчик, проснувшись, все время кричит. Он страшно напуган и все повторяет, что ничего не видит. Она беспокоилась, что мне это будет тяжело. И теперь я все думаю и думаю о них.