Александр Торин - Человек с ружьем

Однажды во время одной из археологических сессий, я наткнулся на давно забытую папку с тесемками, и вспомнил высокого старика из коммуналки.

В папке лежали тетрадные листочки в линеечку, исписанные выцветшими чернилами. Содержание первых страниц меня разочаровало — не было там ни государственных тайн, ни сокровищ. Письма к какой-то Елене Николаевне. Я наугад пролистал несколько страниц — эх, скучные рассуждения о воле и свободе, — и засунул папку на место.

На следующий день я невзначай спросил у бабушки, помнит ли она покойного соседа.

— А почему ты вдруг о нем вспомнил? — Бабушка подозрительно посмотрела на меня.

— Да так, просто, — глаза у меня начали бегать. Вскоре пришлось покаяться.

— Как ты мог! Как тебе только не стыдно шарить по чужим вещам. Это же безнравственно, почти что воровство!

— Я помню, ты мне тогда сказала, что это документы, а оказалось — письма.

— Не твоего ума дело! И не смей больше копаться в моих документах, а тем более рассказывать дружкам о своих находках.

Ночью за стенкой бубнили голоса. Я жадно прислушивался, приложив ухо к двери.

— Не дай Бог, — сердилась мама. — Зачем тебе это? Такой риск. Надо все немедленно выкинуть или сжечь.

— Я обещала человеку перед смертью, — голос бабушки был холоден.

— Да вы понимаете, чем это может для всех нас обернуться? — наступал отец. — Мало ли что, он проболтается в школе, кому-нибудь покажет, всплывет вся эта история…

— Пока я жива, рукопись уничтожить не дам. Умру — делайте, что хотите.

Надо ли говорить, что на следующий день после школы, пока родителей не было, я обшарил весь дом. Каждый уголок, каждая щелочка были многократно исследованы. Все было напрасно — коричневая папка исчезла. Лишь спустя много лет я узнал, что она была отвезена на хранение к дальней родственнице.

А эпизод этот вскоре выветрился из памяти — в детстве все быстро забывается. Тем более, что вечером Пашка из нашего класса раздобыл несколько боевых патронов, и мы с суеверным ужасом бросали их в костер, разведенный в рощице около железной дороги.

Глядя в прошлое, я удивляюсь, насколько неравномерно течет время. Пять лет, прошедшие между смертью Александра Валериановича и случайной находкой в бабушкином шкафу, показались мне, подростку, вечностью. Только теперь я понимаю, что для бабушки эти годы пролетели, как несколько недель.

Пока мы взрослеем, время постепенно ускоряется — как вагон метро. С достижением зрелости оно движется будто бы с постоянной скоростью, а потом замедляется и незаметно начинает тормозить, пока не подъедет к конечной станции, той, где просят освободить вагоны.

Через двенадцать лет после описанных событий мое время впервые умерило свой бег, а бабушкино почти замерло. Она начала путаться в окружении и событиях, причудливо переносясь то в собственную юность, то в послевоенные годы. Лишь изредка, как правило по утрам, к ней возвращалось чувство реальности.

Мама ожидала неизбежного со дня на день. Поэтому, когда мне предстояла двухмесячная командировка в Ленинград, семейный совет постановил, что перед отъездом я должен проститься с бабушкой.

Бабушка еще могла передвигаться сама.

Она сидела в старом кресле, закутавшись в платок, и смотрела на окна соседних домов. Моего появления в комнате она не заметила.

— Привет, ба, — кашлянул я. — Как ты себя чувствуешь?

— Кто? А, это ты, — вздрогнула старушка. — Ну что же, хорошо, что пришел. Я тебя ждала.

— Да, я уезжаю в командировку, пришел попрощаться.

— Ты очень изменился, Петя.

— Бабушка, я не Петя, — обреченно вздохнул я. Эти провалы памяти в последнее время сильно нервировали окружающих.

— Не обманывай меня, Петя. Дай Бог памяти, когда я тебя видела в последний раз? Ну да, у Корсаковых дома. В Новороссийске. Еще до того, как тебя убили.

— Бабушка, я не Петя. Я — Саша. Твой внук.

— Господи, Сашенька! — всплеснула бабушка руками. — Это ты?

— Ну, конечно я.

— Я опять все спутала. Надо же, а такой маленький был. Когда ты вырос, не помню. Это из-за очков. Да-да, я просто плохо вижу. Мартышка к старости слаба глазами стала. Куда я их дела?

— Вот они, — я дал ей в руки зеленый пластмассовый футляр.

— Спасибо. Ты всегда находил мои очки.

— Слушай, бабуля, — я воспользовался временным просветлением сознания. — Я, собственно, на минутку. Вечером уезжаю в Ленинград, пришел попрощаться.

— Хорошо, что забежал, может быть, больше не увидимся, — покачала она головой.