Александр Торин - Человек с ружьем

Смерть сидела на скамейке, в скверике на углу Первомайской и Ленина. Под скамейкой стояла пустая бутылка водки, а в кустах боярышника стонал Димкин отец — Иван Алексеевич.

— Здравствуй, племя молодое, — протянул сосед, и прикрыл глаза.

— Здравствуйте, Александр Валерианович.

— Вкусное мороженое?

— Вкусное. А что, дяде Ване плохо? Может быть я сбегаю, тетю Клаву позову?

— Не стоит. Впрочем, все это не суть важно. Ивану хорошо. Тебе хорошо, Ваня?

— Угу, — вырвалось из Димкиного родителя.

— Вот видишь, мальчик. Он постигает блаженство, недоступное простым смертным. Я с удовольствием обсудил бы с тобой вечные проблемы, но — увы!

— Александр Валерианович, извините, мне пора домой. Бабушка рассердится, вы знаете, у нее больное сердце.

— Вот за что я тебя люблю, так это за обороты речи.

— Простите?

— Бог простит.

— Бога нет, — из кустов вылез Димкин отец. — А, этот, внучок… Они себе на уме… Они тоже ордер на квартиру получить хотят. Поэтому бабка его в завкоме работает. А мне ордер, чтобы вы знали, за ударный труд дали, и за то, что начальник треста — депутат.

— Помолчи, Ванюша. Понимал бы чего… Бог есть. — Александр Валерианович вдруг стал жалок. Морщинистое лицо покрылось неестественным румянцем, неприлично вспыхнув на фоне выцветшей рубашки, на которой не хватало половины пуговиц.

— Темный ты в политическом смысле человек, — промычал Иван Алексеевич.

— Зато я Ленина видел, — скромно сообщил Александр Валерианович. — Вот, как тебя.

— Брешешь, — обомлел дядя Ваня.

— Шучу, шучу! — рассмеялся сосед. — Ты, Саша, не обращай на него внимания. И на меня тоже. — Александр Валерианович потряс головой. — Иди-ка лучше домой. Бабушке привет передавай.

Как-то раз, вернувшись из школы, я обнаружил соседа в нашей комнате. Александр Валерианович был тщательно выбрит, хоть и одет во все ту же рубашку с обтрепанным воротником. Воздух был густо пропитан валокордином. На столе лежала коричневая папка с тесемками.

— Здрасти, — удивился я гостю.

— Здравствуй, тезка. Ну, мне пора, пожалуй.

— Куда вы торопитесь, может быть, выпьете чаю? — Бабушка, как мне показалось, была растеряна.

— Нет, благодарю. Я буду Вам крайне признателен. Видите ли, у меня никого не осталось. Мысли всякие в голову лезут… А вы — единственный человек в нашем окружении, в силу известных причин вызывающий у меня доверие.

— Конечно, Александр Валерианович. Я все понимаю, — твердила бабушка.

— Бабушка, а зачем он приходил? — меня терзало любопытство.

— Александр Валерианович просил меня помочь с оформлением пенсии.

— Ааа, — я мгновенно потерял интерес к папке, тем более, что бабушка куда-то ее тут же спрятала.

Через пару недель Александр Валерианович умер. Я впервые видел вблизи покойника, еще недавно разговаривавшего и бродившего по квартире живым. Он лежал в обтянутом красным сукном гробу, по полу были разбросаны пряные еловые ветки. Гроб снесли вниз, поставили на две табуретки около входа в подъезд, потом увезли.

Вечером соседи собрались на коммунальной кухне, устроив что-то вроде поминок. Окна запотели от картофельного пара, аппетитно пахло селедкой, луком и сильно-кислой капустой.

— И ведь никого из родных у него не было, ни детей, ни жены, — переживала слегка захмелевшая тетя Аня. — Вот, жил человек, один-одинешенек.

— А ты выпей, Анна Петровна, — дядя Витя подцепил на вилку кусок селедки. — Бог дал, Бог взял. Все там будем.

— А он ведь в бога верил. Темный был человек, хоть и образованный. — Вздохнул Иван Алексеевич.

— Не наш элемент, конечно, — рассудительно заметил дядя Витя. — Но в положение входил. Вот мне, к примеру, как-то рубль занял, а потом даже не напоминал.

— А Ленина видел, — многозначительно покачал пальцем Иван Алексеевич. Да. Как меня. Так и сказал: Я, Ваня, Ленина, как тебя видел.

— Ну, да ладно, видел — не видел. Пожил свое раб Божий, и успокоился, — подвела итог тетя Галя.

Прошло несколько лет. Бабушка получила однокомнатную квартиру, потом родители затеяли сложный обмен, и мы в конце концов переехали в Москву. Квартира была полна стенных шкафов, книг и старых чемоданов. В одном из них лежали фотоальбомы с фронтовыми фотографиями отца. А еще помню потертый кожаный портфель с иконками, платиновыми полтинниками и сохранившимися семейными регалиями и драгоценностями. Пожелтевшие дореволюционные фотографии женщин в длинных платьях и мужчин в сюртуках — все это вызывало у меня живой интерес исследователя.