Нейтан Хилл - Нёкк

Вот бы так можно было и в жизни.

Он бы сделал закладку на этом самом моменте, когда вошел в спальню и увидел прекрасную Бетани в свете свечей. Он бы принял другое решение. Не сказал бы, как тогда: “Прости. Я не могу”, – чтобы выполнить волю Бишопа, который трагически погиб, а следовательно, невозможно было не выполнить его последнюю волю. Лишь гораздо позже Сэмюэл осознал, что тем самым почтил вовсе не память Бишопа, а ту травму, которая навсегда его изуродовала. То, что произошло между ним и директором школы, та боль, что мучила Бишопа в детстве, преследовала его и за границей, на войне – именно она продиктовала ему это письмо. Им двигал не долг, а застарелая ненависть, страх и отвращение к себе. А Сэмюэл пошел у них на поводу и тем самым снова подвел Бишопа.

Но понял Сэмюэл это гораздо позже, хотя и чувствовал в ту минуту, чувствовал, что совершает ошибку. Даже когда ехал на лифте вниз, когда шел прочь от дома номер пятьдесят пять по Либерти-стрит, повторял себе: “Вернись, вернись”. Даже когда отыскал свою машину, выбрался из города и всю ночь ехал по Среднему Западу, твердил себе: “Вернись, вернись”.

Месяц спустя в “Таймс” на странице брачных объявлений появилась заметка о свадьбе Питера Атчисона и Бетани Фолл. Финансовый гуру и знаменитая скрипачка. Союз искусства и капитала. Так написали в “Таймс”. Познакомились на Манхэттене: будущий жених работал у отца невесты. Церемония состоится на Лонг-Айленде в особняке друзей невестиных родителей. Жених занимается управлением рисками на рынке ценных металлов. Медовый месяц молодые проведут в путешествии на яхте по островам. Невеста оставит девичью фамилию.

Да, ему бы хотелось вернуться в тот вечер и решить все иначе. Стереть последние несколько лет, все эти годы, которые кажутся ему теперь однообразными, скучными, долгими и злыми. А может, вернуться еще раньше в прошлое, чтобы снова увидеть Бишопа и помочь ему. Или уговорить маму не уходить. Но чтобы восполнить то, что он потерял, вернуть ту часть себя, которой он пожертвовал из-за разрушительного материнского влияния, ту настоящую часть себя, которую он похоронил, стараясь угодить матери, пришлось бы вернуться еще раньше. Каким бы человеком он стал, если бы интуиция не кричала ему, что мама вот-вот уйдет? Был ли он когда-либо свободен от этой ноши? Был ли он когда-нибудь собой настоящим?

Такие вопросы задаешь себе, когда готов вот-вот сорваться. Когда вдруг понимаешь, что не только живешь так, как никогда не хотел, но что эта жизнь еще тебя и наказывает, мучит. Тогда начинаешь искать, где же свернул не туда. Когда очутился в этом лабиринте? Ты полагаешь, будто выход из лабиринта там же, где вход, и стоит только понять, когда ошибся, как выберешь правильный курс и спасешься. Потому-то Сэмюэл и думает: если бы ему удалось встретиться с Бетани и в той или иной форме снова начать с ней общаться, пусть даже дружески, невинно, ему удалось бы вернуть то очень важное, что позволит ему все исправить. Ему сейчас так плохо, что такое решение кажется вполне логичным: единственный выход, думает Сэмюэл, – отправиться в прошлое и устроить перезагрузку, сжечь мосты, без этого никак, догадывается он, стоя у дома Бетани. В кармане вибрирует телефон, новое письмо от начальства, прочитав которое Сэмюэл совсем падает духом: “Я хотела сообщить, что ваш служебный компьютер конфискован в качестве улики для факультетского разбирательства по вашему делу”. Сэмюэл слышит голос Бишопа, слышит то, что он сказал ему в день, когда мама ушла, – что это возможность измениться, стать лучше, и сейчас Сэмюэлу этого очень-очень хочется. Стать лучше. Он входит в дом номер пятьдесят пять по Либерти-стрит. Просит охранника в холле у лифта передать записку Бетани Фолл. Оставляет свое имя и номер телефона. Говорит, что он в Нью-Йорке и будет рад ее видеть. Минут двадцать спустя, когда он шагает по Бродвею на север (никуда, впрочем, не направляясь), мимо бутиков Сохо, из которых доносится танцевальная музыка и веет холодом от кондиционеров, приходит сообщение от Бетани: “Ну надо же, ты в Нью-Йорке!”

Выясняется, что она на репетиции, скоро закончит, не согласится ли он с ней пообедать? Бетани предлагает встретиться в библиотеке Моргана. Это рядом с ней, в центре. Внутри есть ресторан. Она хочет ему кое-что показать.

Так Сэмюэл оказывается на Мэдисон-авеню перед роскошным особняком, где некогда жил Дж. П. Морган, американский финансовый и промышленный магнат. Пространство внутри словно нарочно спроектировано таким образом, чтобы посетитель почувствовал себя ничтожеством – и по росту, и по уму, и по деньгам. Десятиметровые потолки с росписью, вдохновленной фресками Рафаэля в Ватикане, только вместо святых здесь вполне себе мирские герои: например, Галилей и Христофор Колумб. Все поверхности либо мраморные, либо позолоченные. В трехэтажных шкафах хранятся тысячи антикварных книг: первые издания Диккенса, Остин, Блейка, Уитмена виднеются за медной решеткой, которая защищает их от рук любопытных. Первый фолиант Шекспира. Библия Гутенберга. Дневники Торо. Оригинал Хаффнеровской симфонии Моцарта. Единственная сохранившаяся рукопись “Потерянного рая”. Письма Эйнштейна, Китса, Наполеона, Ньютона. Камин размером с типичную нью-йоркскую кухню; над ним висит гобелен, который (очень в тему) называется “Триумф алчности”.