Михаил Бутов - Свобода

Завтра она могла бы наконец навестить меня (свекрови теперь лучше и постоянный уход не требуется). Приедет к полудню, отвезет ребенка к бабушке — и приедет. Останется на ночь.

Я смешался:

— У меня человек живет… Не знаю…

— Какой? Тот, что тебя разыскивал?

— Он мой лучший друг, — сказал я.

— Поздравляю. По его словам, мы однажды встречались. Не помню.

Как хоть выглядит?

— Ну, такой… солидный. С виду. Борода аккуратная, очки…

— Таких миллионы. В моем вкусе? Стрижен коротко?

— Да бог тебя разберет, — засмеялся я. — Стрижен коротко.

— Не то, что ты.

— Не то, что я.

— Но все равно: в моем вкусе только ты один. Тебе известно?

Тут надобно было отвечать с юмором — задача не по мне.

— Хорошо вам там вдвоем?

— За дурацкие твои вопросы я тебя, бывает, убить готов.

— Я ведь тебе говорила, что на самом деле ты любишь мужчин. Или не говорила? К случаю, наверное, не пришлось.

— По-моему, — сказал я, — это тебя занесло. Я себя люблю.

— Одно другому не мешает. Потом, я вовсе не имею в виду, что ты водишь с ними конкретные шашни. А может, и стоило бы завести.

Может, тебе было бы легче. Эротизм у тебя больно высокого пошиба. Тебе вперед всего личность подавай, натуру, судьбу… В таком ключе — ясно, мужчины тебе всегда будут ближе.

— Обалдеть… Где ты всего этого набралась?

— Нигде. У себя в душбе. Думала, между прочим, о тебе…

Я поскреб в затылке:

— Ну ладно… Давай я с ним переговорю… Скажу: отваливай, Андрюха, на пару деньков.

— Зачем на пару-то? — поправила она. — Утром я убегу…

Договорились созвониться позже: муж ее ушел выпивать (почему-то в Союз композиторов) и она не ждет его скоро назад. Но, к полному моему изумлению, Андрюха, когда я предложил ему на время ретироваться и даже изложил причину, не выразил благосклонного понимания и бодрой готовности, но уселся на диван и принялся задумчиво щелкать экстрагированным из карабина затвором. То есть реагировал ненормативно. Я поинтересовался: в чем проблемы?

— Мне, — сказал Андрюха, — идти-то особенно некуда. А так, гулять ночь напролет — зима все-таки, снег вон лежит…

— Что значит — некуда? Напросись к кому-нибудь!

— Нет никого. Завтра все заняты. Несчастливое стечение обстоятельств. Я и сам искал, хотел отметить… Я же не предполагал, что денег не будет.

— Поезжай к родителям, — закипел я. — Подаришь им нечаянную радость. Они тебя вообще видели в новом году?

— Давно не видели, — согласился Андрюха. — Я даже скучаю. Только мне в Люберцах секир-башка сделают, если засекут.

— Кто? Родители?

— Не… При чем здесь родители… Гопники тамошние…

— Это шпана, что ли? Подростки?

— Они уже выросли, — сказал Андрюха. — Я с ними вместе в школе учился. Не, правда некуда. Могу, конечно, на вокзале пересидеть…

— Ох-хо-хо! — Я качнулся на стуле слишком сильно и чуть не полетел навзничь. — Пощади… Сейчас заплачу… Лучше расскажи, что стряслось.

Андрюха поморщился:

— Так, ерунда… Тянется одно дельце — еще с весны. Они не знают, что я вернулся. И слава богу. Не стоит мне там показываться лишний раз.

— И большие долги? — спросил я.

Он назвал цифру. Не особенно впечатляющую — мой поредевший валютный фонд составлял почти его половину. Я сказал, что по моим, дилетантским, представлениям, за столько все-таки не убивают (могут, конечно, и за рубль — но то другая статья). Ну, в челюсть надавать, вытрясти сколько получится, на остальное назначить новый срок… Даже у люберецких хулиганов — тем более у зрелых люберецких хулиганов — какое-никакое должно быть понятие.

Он как будто собирался что-то добавить, но передумал и махнул рукой:

— А-а…

И когда б не этот его жест, я, наверное, плюнул бы, не стал докапываться. Не впервой ему — выкрутится. Но тут меня насторожила прорвавшаяся, разительно Андрюхе несвойственная отчаянная нотка. Я подступил настойчивее. Из его обыкновенных в подобных ситуациях мычаний, умолчаний и отговорок я старался добыть жемчужное зерно истины. Насколько сумел восстановить, события развивались по следующей схеме.

Минувшей весной Андрюха вел размеренное существование под родительским крылом — с ним и это случается. Как-то, на пути с автобуса к дому, он столкнулся с бывшим однокашником. Не то что хороший школьный друг — так, в младших классах отбирал мелочь, в старших — делили иногда бутылку «Золотой осени» перед началом танцев в соседнем ПТУ (магнитофон «Комета» через усилитель «Родина»: «Ван вэй тикет ту зэ блю-ю…»; или моднючий пэтэушный ансамбль: «Все очень просто, сказки — обман…» В зале довольно орали и делали над головой «викторию» — обман, ясный перец. Если пел ансамбль, то военрук и секретарь комсомольской организации караулили у рубильника на сцене, чтобы отключить ток при малейших признаках крамолы; если магнитофон — возле выключателя у дверей, чтобы, напротив, зажечь свет, когда реалисты, их гости и подруги раздухарятся и станут выплясывать чересчур раскованно). Поддатый, угрюмого и агрессивного вида однокашник вдруг поплыл от сентиментальных воспоминаний. Выспрашивал, чем Андрюха живет и кого встречал. Потребовал телефон, дал свой и зазывал в субботу к себе на новоселье — получил квартиру, потому что дом, где жил раньше, поставили на капремонт. Мол, повидаешь старых знакомых… У родителей Андрюхе было сытно, но скучновато — он пошел. И обнаружил там пышный цветник памятной с детства местной шантрапы, теперь отрастившей пивные животы, но не сменившей повадку. В ускоренном темпе накидались до белых глаз; жен — у кого были с собой — побили и выгнали; потом что-то не поделили, но общей драки умудрились избежать. Ходили на улицу искать девок — и только всех распугали, зато растеряли по дороге добрую треть компании. Стойкие, добравшиеся назад, слегка очухались и повели мужское толковище. Андрюха услышал много поучительного о том, чем заканчивается, если кому взбредет сдуру на ум обманывать этих серьезных ребят. Заодно каялись кто в чем горазд. Андрюхе хотелось быть на равных. Он тоже распахнул душу: вот, не могу вернуть деньги хорошим людям. Тут все очень оживились: может, побеседовать с кем, объяснить?.. Андрюха их успокаивал: «Я же говорю — хорошим людям. Хо-ро-шим». Его хлопали по плечу, добились, сколько нужно прямо сейчас, назвали «браткой» и напихали в карманы вдвое. Выпили за это. Всякие подозрения относительно чистоты их намерений изгладились из огромного Андрюхиного сердца. Дальше он запомнил не четко. А утром, едва продрался сквозь похмельный туман, иссушающий как иприт, сразу подумал, что деньги наверняка пропали и на нем, таким образом, висит фиктивный долг. Подобрал с пола пиджак — все в наличии. Тогда он решил, что спрашивать с него станут много больше, чем всучили действительно. Купил пива и поплелся в давешнюю квартиру, где еще досиживали, лечились. Осторожно прощупал, намеками, — как будто порядок, цифры совпадали.