Дэниэл Хэндлер - Наречия

В воздухе носилась любовь, и мы шагали сквозь нее к перекрестку. Мы вдыхали ее, особенно я. Воздух был также полон запахов и птиц, но именно любовь — я в этом почти не сомневался — проникала мне в легкие. Андреа была выше меня и явно не в духе. Я чуть пониже ростом. Она курила сигареты, я работал в магазине. И все то время, пока у нас с ней была любовь, мы неизменно шагали к этому нью-йоркскому перекрестку Тридцать седьмой улицы и — как ее там? — Третьей авеню, потому что здесь легче поймать такси.

— Ты нервничаешь, — заметила она, когда мы прошли расстояние в две затяжки.

— Точно, — ответил я. — Еще бы не нервничать. Ведь меня еще ни разу в жизни не звали на оглашение завещания. Я даже понятия не имел, что такие вещи существуют в наше время, — это надо же, оглашать завещание! Мне всегда казалось, такое бывает только в кино. Как думаешь, народ приоденется ради такого случая?

— Какая разница. — Андреа бросила окурок на тротуар и, покрутив пяткой, придавила его каблуком, словно исполняла, хотя и без особого энтузиазма, какой-то новомодный танец. — Посмотри, — произнесла она и на минуту козырьком поднесла к глазам ладонь, словно действительно хотела что-то рассмотреть. Я обернулся к ней. — Нет, ты только посмотри, — повторила Андреа и другой рукой повернула мою голову. — Я хочу сказать, ты только посмотри на себя. Я из кожи вон лезу, чтобы тебе угодить, но в данный момент даже не знаю, что и думать. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Мне страшно от того, как ты себя ведешь. Я проснулась сегодня утром, и ты сказал мне доброе утро, и я сказала тебе доброе утро, и вообще, чем бы ты хотел сегодня заняться, и ты сказал, что тебе типа надо это сделать, и я спросила, что именно, и ты ответил, что тебе надо успеть на оглашение завещания твоего отца, и я спросила, о чем это ты, и тогда ты сказал, что твой отец умер. Сегодня утром. То есть я хочу сказать, что он умер еще две недели назад, а ты говоришь мне об этом только сегодня. Ты сказал мне только сегодня! Я, конечно, понимаю, ты ужасно переживаешь по этому поводу, и все равно я не понимаю, отказываюсь понять, как такое возможно.

— В общем-то, — отозвался я, — он мне не совсем отец.

Мимо нас, шурша колесами, проехали три автомобиля.

— Это как понимать? — спросила Андреа. — Что ты мелешь? Что ты хочешь сказать? Он твой биологический отец, он растил тебя, вместе с твоей матерью, в своем доме на протяжении восемнадцати лет. Помнится, когда я три года назад на День Благодарения была у тебя в гостях — он тогда еще резал индейку, — я тогда сказала, что рада познакомиться с твоим отцом, и он при этом даже глазом не моргнул. Как у тебя только язык повернулся сказать такое! Ты на что намекаешь?

— Не знаю, — ответил я, когда мы наконец дошли до перекрестка. Улица представляла собой сплошной желтый поток несколько ярдов в ширину — такси, такси, сплошные такси и лишь кое-где не такси, — отчего, если посмотреть вдоль проезжей части, улица казалась громадным желтым колосом. Я поднял руку, и одна машина остановилась. Я открыл заднюю дверь, но Андреа даже не взглянула на меня. Я, согнув в колене, поставил ногу внутрь и почти сел сам — со стороны могло сложиться впечатление, будто я опустился на колено, будто водитель, с которым вы познакомитесь буквально через минуту, только что высадил меня у тротуара, чтобы я мог предложить высокой сердитой женщине выйти за меня замуж. Увы, в ее намерения не входит ответить мне согласием, понял я. Она никогда не скажет мне «да».

— С каких это пор ты позволяешь себе такие вещи? — не унималась Андреа. — Раньше за тобой ничего подобного не водилось. Обычно ты… как бы это получше выразиться? Обычно мы с тобой обедали вместе или снимали деньги в банкомате, и ты вел себя совершенно нормально. Какая муха тебя…

— Ну, ты скажешь! — ответил я. — В кафешке такой номер просто не пройдет.

— Прекрати! — воскликнула она и потерла пальцем под глазом. Она в общем-то не плакала, просто размазала под глазом тушь. — Это даже хуже, чем в прошлый раз.

— Думаю, мне лучше поехать туда одному, — сказал я и еще глубже сел в такси. — А тебе советую пойти домой. Пешком. Потому что в такси поеду я. Вернусь чуть позже. Через часик-другой.

— Что ты… — Андреа стояла на перекрестке и снова терла глаза, но на сей раз уже плакала по-настоящему. Каким-то уму непостижимым образом она разревелась к тому моменту, когда мы с ней дошли до перекрестка и почти сели в такси.