Валерий Айрапетян - Дядьки [сборник]

Нескончаемый труд сельчан был выше понимания Адольфа, который смотрел на жизнь как на возможность приятного времяпровождения.

И он затосковал.

Поначалу Адик развлекал себя тем, что забирался на вершину лысой, безлесной горы и сбрасывал вниз валуны, которые, ускоряясь, набирали невероятную разрушительную силу. Когда высоко подпрыгнувший камень падал в реку, поднимался чудовищный фонтан брызг, радовавший глаз Адика. Еще интереснее было, если камень подхватывал по пути другие камни, и тогда уже целый камнепад обрушивался в реку, вздымая серию внушительных всплесков.

Второй забавой юного дяди Адо стала ловля скорпионов. В самый солнцепек скорпионы уходили под камни и там пережидали жару. Адик приготовлял заранее листья лопуха, сложенные один в другой и, приподняв камень, ловил навострившегося к атаке скорпиона за напряженный хвост, прихватывая его листом за боковины и фиксируя жало. Данные вылазки, полные опасности и трепета, наполняли моего дядю чувством истинного достоинства, приближая его в собственных глазах к образу древних героев, сражавшихся за свободу этих земель.

Еще Адольф с нетерпением ждал четвергов, по которым на безлесной горе производились взрывы — для обнажения залегших в ее толще мраморных глыб. У парня, наблюдавшего, как после взрыва гигантское облако пыли взмывает вверх и потом, в радиусе ста метров, осыпается дождем из камней, от восторга перехватывало дыхание, а серость окружающей жизни на минуты расцветала буйными красками праздника.

Был еще водитель рейсового автобуса, дядя Гурген, который полюбился Адику за веселый нрав и беззаботный смех. Рейсовый автобус подавали два раза в сутки: утром и вечером. По узкой асфальтовой дороге, петлявшей по дну ущелья, дважды в день двигалась разбухшая желтая точка «пазика» с толстым и радостным дядей Гургеном за рулем. Главным образом в автобус набивались крестьяне с полными сумками товаров на продажу. Случайных пассажиров почти что не было. Примечательной особенностью данного автобуса была его безразмерность. Адик не мог вспомнить и раза, чтобы из всех желающих съездить на рынок хоть один не влез в транспорт. Редко когда удавалось закрыть дверцы полностью, так как даже на нижней подножке умудрялись пристраиваться три пассажира. Из форточек торчали руки и головы. И если бы не щедрый юмор дяди Гургена, которым он одаривал всякого входившего и выходившего односельчанина, то поездка на рынок всякий раз выливалась бы в незабываемый кошмар духоты и давки. Задавленные нескончаемым трудом крестьяне легко принимали шутки водителя, а также не упускали возможности пошутить в ответ.

— Ну что, дорогая Анушик, — обращался к тучной, тяжело всходящей на ступень женщине дядя Гурген. — Все еще не начала бегать по утрам в шортах?

Представив себе зрелую тетушку Ануш, скачущую в беговых шортиках по горным тропкам, автобус взрывался смехом.

— Нет, дорогой Гурген! Все жду момента, когда ты снимешь с руля свой живот и побежишь со мной! — бойко лупила в ответ толстушка, после чего убывающая смеховая волна накатывала с новой силой.

— Мне нельзя, — оправдывался дядя Гурген. — Кто же тогда автобус водить будет?

— Ну, хотя бы мой муж, Вагик! — гордо заявляла она.

— Вагик?! — нарочито громко изумлялся Гурген. — Он даже верхом на лошади въезжает в столб!

Или так. В жарком переполненном автобусе в терпеливом безмолвии где-то на середине пути из задних рядов внезапно доносится на ломаном русском:

— Тавай, запэвай дуружно: «В травэ сыдел кузнэсщиг, самсем каг агурэсщиг»… — разрывая бурей неистового смеха повисшую в раскаленном воздухе тишину.

— После Иосифа Кобзона, — под затухающий смех вставлял водитель, — ты, Самвел, мой самый любимый певец!

И снова раздавались раскаты неудержимого хохота.

Привыкший к комфорту Адик не упускал возможности съездить на рынок в душном «пазике».

Спустя полгода сельской жизни Адика перестали радовать даже горные развлекухи и шумные четверги. Тоска поглощала его все больше. Сердце жаждало восторга и зрелищ. Внезапная опасность, смертельная угроза его жизни — и те казались ему сейчас радостнее однообразно ползущих дней.

В один весенний день Адик сидел на берегу бурной горной реки, чей поток невероятно быстро полнился тающими в горах снегами. В этот период река была опаснее очнувшихся медведей-шатунов, так как, раз зацепив человека, несла и не отпускала целые километры, переламывая тело как иссохший камыш. Близкая опасность впечатляла Адика. Зачарованный, он смотрел на шумный и грязный поток. Было слышно, как поддетые течением камни с силой бьются друг о друга.