Виктор Попов - Чел. Роман

Но вопрос из группы корреспондентов влетает-таки в эфир:

– Куда перевозится пострадавший из палаты №3, вы не могли бы уточнить?

Лесков улыбается уголками губ:

– Не сегодня.

– А когда?

Улыбка Лескова ширится до щек.

– Завтра, завтра. Всё завтра! – повышает голос Лесков, быстро разворачивается и уходит, избегая дальнейших вопросов. В кадре корреспондент, по голосу – автор последнего вопроса:

– Это был комментарий заместителя мэра по вопросам общественной безопасности…

– Звук! – просит Линер и Белая убирает его. Линер видит за корреспондентом спину удаляющегося Лескова и задается вопросом: «Он-то в курсе третьего решения?» Думает коротко и отвечает: «Не факт… Если только сам, как и отец, все понял… Да конечно понял…»

Линер возвращает ноут на подоконник. И просит, не оборачиваясь:

– Маргарита Анатольевна, вы не могли бы посматривать на ящик? Если вдруг что интересное…

– Хорошо, но, мне кажется, наша позиция более выгодная, чем у них.

– Это – да. Но не все происходит во дворе. Важны и улицы.

– Я поняла. Постараюсь.

Линер открывает тред. Находит место, на котором они остановились с Глебом. Делает закладку. И измеряет новодел. Не густо. Пару фраз в минуту. Может, и одна. Они никуда не спешат. Главное – вопрос-ответ – регулярны. Переписку ничто и никто не сбивает. Эти двое находятся в параллельном пространстве. Правильнее сказать, им все параллельно. Только вот лечат они вполне реально. И эта толпа за окном. И запущенная мэрская «вертушка». И оцепление. И крематорий за кольцом. Все реально. Нереален только этот текст. Раз попав на экран ее компа, он теперь живет здесь своей жизнью, будто бы он уже давным-давно написан и теперь ищет возможности исполниться до известного только его авторам конца…

Обломок белого кирпича, размером с кулак, разбивает уличное окно холла третьего этажа с восточной стороны. За ним следует другой. Крупнее. Третий влетает в соседнее окно и напоминает по форме первый. Но при ближайшем осмотре оказывается неровно сколотой частью бордюра. Их появление укладывается в десяток секунд. Камни застывают на потертом линолеуме. Грязные лужицы почти тотчас опоясывают их сиюминутными озерцами.

Линер спешно закрывает ноут и прячет его под мышку. Белая присаживается на корточки, разглядывая третьего гостя – он улетел дальше и всех – и успокаивает:

– Не бойтесь. До вас не долетит.

Она встает, толкает камень носком туфли и добавляет:

– Говорила же я вам: боюсь я за нашу больничку. Не узнаем мы ее через час.

Звуки разбитого стекла доносятся с разных концов больницы. Бывший до этой минуты монотонным, гул тысяч людей местами отчетливо срывается на крик. Белая с опаской подходит к разбитому окну и выглядывает наружу. Мгновения хватает, чтобы понять:

– Юлия Вадимовна, а вы знаете, это, похоже, штурм… Колясочники оцепление сбили… Прямо на полном ходу… Ходячие ограду ломают…

Линер, не выпуская ноута из рук, присоединяется к Белой. Оцепление оттеснили к ограде. Опалевцы жмутся к редким калиткам, оставив большую часть линии без серьезной защиты. Шаг оправданный. Кованая ограда, с кирпичными столбами через каждые десять-пятнадцать метров, – препятствие даже для здорового человека. А вот калитки – шанс подобраться к окнам. А они – прямая дорога в корпус и далее во двор. Решетки на окнах первого этажа присутствуют не везде. В большинстве своем обычные стеклопакеты. А они слабая защита от камнеметателей, среди которых преобладают колясочники. Они разгоняются и метают камни на полном ходу. Пара окон на первом этаже выбиты напрочь и ждут своих героев. Зачем идет обстрел второго и третьего этажей – не совсем ясно.

– Как они собираются сюда подниматься? Или бьют просто, чтобы было? – спрашивает Линер у Белой. Та пожимает плачами и указывает на угловую двухстворчатую дверь:

– Закрыта изнутри. Порожки стерты. Есть вариант, если здоровый человек войдет в корпус…

Линер присматривается к древней, чудом уцелевшей после ремонтов двери:

– Зачем? Южный вход. Чего проще, – сомневается она и переходит к разбитому окну с южной стороны. Смотрит вдоль улицы. Ситуация отличается и заметно. На южной стороне нет ограды. Живая изгородь смята толпой. Оцепление прижато к стенам и концентрируется возле окон, которые здесь несколько выше, чем на востоке, и сплошь зарешечены. Но главная битва – у ворот. Их прикрывает едва ли не целая рота. Ворота закрыты, но только для въезда. Для пеших вход свободный. А он-то и нужен. На черные шлемы сыплется град камней и мерзлой земли. ОМОН никак не отвечает. И немудрено. В первых рядах – дети с разной формой ДЦП и просто калеки. Отсутствующие и исковерканные конечности, сплюснутые головы, горбы, изуродованные с рождения носы, глаза и уши… Все они, поднятые здоровыми на руки и плечи, атакуют, и опалевцы с трудом выдерживают строй. У них и в мыслях нет ответить или двинуться вперед. Линер ловит на секунду взгляд молодого – около тридцати – ротного капитан. Он в ужасе. Руки висят как плети. Он, кажется, уже потерял над собой контроль.