Дмитрий Глуховский - Оппенгеймер

На следующий год, стоило Сереге заикнуться о том, что он ждет новогоднего волшебника, ему было учительским казенным голосом объявлено, что никакого Деда Мороза нет, что детство кончилось и пора бы ему, здоровенному лбу, уже повзрослеть. После этого мать заперлась в ванной и включила воду. Потом она, конечно, извинялась перед ним, они мирились и обнимались, но детство и вправду кончилось именно тогда.

Пожарная машина пережила все прочие игрушки и, когда Серега уезжал в военкомат, она все еще стояла на шифоньере в его комнате. Мать, убираясь, всегда залезала на табурет, снимала ее и, протерев от пыли, аккуратно водружала на место.

Отца он больше не видел.

— Приехали! — обернулся водитель. — Погодите вылезать, надо с нашими связаться, чтобы сигнализацию отключили.

Вкруг прячущейся среди разлапистых елей сторожки раскинулось минное поле, за ним — до пояса утопленный в снег частокол с колючкой. Чтобы въехать за забор, нужно было связаться с дежурной сменой — или вручную ввести секретный код на малоприметных воротцах. Сама сторожка была сложена из силикатного кирпича и больше всего бы напоминала гараж-самостройку, кабы не венчавшая его круглая башенка — управляемый снизу крупнокалиберный пулемет.

Радио откликнулось шепеляво, створки ворот дрогнули, но увязли в глубоком снегу. Чертыхаясь, водитель отодрал примерзшую дверцу и соскочил в сугроб. Кое-как разгреб заносы, высвободил створки и повел машину к сторожке.

Вот и все. Приехали.

В домике из белого кирпича — подвал. В нем — лестница из ста пятидесяти ступеней, ведущая вниз в склеп командного пункта.

Огромная полая сигара, будто поставленная на попа и похороненная в мерзлой здешней земле подводная лодка, так же, как и живые, настоящие подлодки, поделенная на отсеки. Последний, одиннадцатый — обитаемый. В нем — древняя ЭВМ, несколько лежанок, продавленное кресло с резаной серой кожей, железные стены, железный пол, железный потолок. В этом отсеке Сереге надо неделю провести вместе с Саидом и Даудом.

В пятистах метрах к северу — еще одна шахта, и третья — в километре к западу. А в них дремлют, подвешенные в люльках, две межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь». Одной вполне хватит, чтобы обратить в пыль и пепел Западное побережье США.

Загудела и поползла восьмисоткилограммовая дверь, и из чрева шахты показались бледные подземные жители. Как знать, что у них там за неделю случилось…

Прыщавый лейтенант козырнул Сереге издевательски.

— С наступающим!

Угораздило.

Именно под Новый год полковник поругался с полковничихой. Началось с того, кому чистить картошку, а закончилось загубленной молодостью и прозябанием в богом забытой дыре, которую даже улусом язык назвать не повернется. Нет, этим не закончилось еще: дальше было и про подруг, вышедших за инженеров и сейчас живущих в Новосибирске припеваючи, и про зарплаты, и про жилье, и в целом про армию, включая и Главнокомандующего, но в особенности все-таки именно про Александра Петровича. Дальше Главнокомандующего полковник слушать не стал — появился повод не стерпеть, побросал мокрые картофелины в таз и вывалился вон из квартиренки.

Дотопал зло до офицерского клуба, где уже вовсю открывали шпроты холостой капитан, лейтенанты и примкнувший к ним по каким-то своим обстоятельствам Газарян. Пусть. С мужиками душевнее.

Водка, правда, оказалась только мутновато-китайская, вроде бы на рисе, но, может, и диверсия. Не попробуешь — не узнаешь. Ну, разлили.

Начали пить с патриотического, под сырокопченую и два-коротких-и-одно-протяжное ура-ура-ураааа!

Скоро отправились в последнее плавание по огненной реке шпроты, расцветился гримированными харями московских педерастов голубой экран, через пару часиков уж должен был проникновенно заглянуть в душу подданным Президент — наш, искомый, не ихняя чебурашка.

Праздничная атмосфера накалялась. Душевная боль была как подсолнечное масло: на нее водка потенциального противника ложилась незаметно и вроде бы бесследно. Но плотине этой все одно суждено было прорваться, и тогда нахлынувший разом рисовый спирт грозил страшными бедствиями. Как разлив Хуанхе. Суки узкоглазые.

Прорвало прежде, чем слово успел взять Главнокомандующий. И очень неожиданно.

— Атомную бомбу Оппенгеймер изобрел. Роберт. Он у американцев был в ядерной программе главный, — во внезапно наступившем безмолвии — словно ветер стих перед ударом бури — нетвердо и не слишком уверенно вещал Армен. — Я читал. И вот он, когда бомбу первую взорвал, знаешь что сказал? Я, говорит, отныне становлюсь Смерть, губитель миров… Понял, как?