В "Камэи-со" обитает семь семей: три — на первом этаже и четыре — на втором. Справа от входа в подъезд — почтовые ящики, а за ними — лестница, которая ведет на второй этаж. На стене, где-то на уровне середины лестницы, непонятно зачем сделано окошко. Толку от него никакого, потому что находится оно на уровне колена взрослого человека. От летнего солнца линолеум на ступеньках выгорел, а зимой из окошка тянет холодом. От сквозняка комната напротив, где живет молодая пара, работающая в пачинко [17] Азартная игра; заведение с игровыми автоматами для игры в пачинко. — Примеч. пер.
, просто ходуном ходит.
Я не знаю, сколько раз за те два года и три месяца, которые мы прожили там, я сидел скрючившись посередине лестницы. Лестница в четырнадцать ступенек — семь сверху и семь снизу… Я сажусь на седьмую ступеньку и в оконце вижу узкий проход между соседним домом и химчисткой (по нему с трудом может пройти один человек — это просто доска, перекинутая через канаву), а за ним — магазин и улицу.
Я всегда сажусь именно на седьмую ступеньку. Потому что если подняться на ступеньку вверх, то отсюда через щель в плохо подогнанной двери мне видно комнату молодых супругов, работающих в пачинко, а если спуститься на ступеньку, то меня могут увидеть те, кто заходит в подъезд или выходит.
Но сейчас, когда я вспоминаю того мальчишку, который с весны, когда ему было пятнадцать, до лета своего семнадцатилетия провел на лестнице в "Камэи-со", мне кажется, что он сидел именно посередине лестницы не только поэтому. Упорно, как понятное только мне некое заклинание, я отсчитывал и выбирал эту седьмую ступеньку — седьмую сверху и седьмую снизу. Это беспокойное и грязное место словно вобрало дух нашего убогого дома. Если прислушаться, то отсюда можно было услышать голоса людей на трамвайной остановке, и даже жаркий шепот парочек доносился сюда. И может быть, эта седьмая ступенька, которую я всегда выбирал, была для меня той невидимой нитью, за которую хватается человек, изо всех сил старающийся сохранить себя. Это как будто сидишь на сильно накренившихся качелях, но если изо всех сил ухватиться за ручки и замереть, то не упадешь.
Наискосок от нашей комнаты жил одинокий мужчина, на вид лет пятидесяти. Вообще где-то у него была семья — жена и дочь. Сказать, что он нуждается, было нельзя, да и с домашними вроде ладил, но почему-то жил отдельно. Соседи сверху болтали, что его жена и дочь держат в Хиросиме маленькую закусочную, где можно после работы пропустить стопку-другую. В конце каждого месяца мужичок ездил повидаться с ними. Назовем его Симада Итиро.
Симада был невысокий, широкоплечий, с кривоватыми ногами (походку, какая была у него, обычно называют "крабьей"). Особой приветливостью он не отличался, но и общения с соседями не чурался. Еще с конца войны он работал на складах недалеко от Осакского залива. Работа была ночная, он уходил к девяти вечера и возвращался в девять утра. Симада не пил, ел всегда дома, перед уходом в ночную смену готовил себе ужин, в комнате у него всегда был порядок.
Наверное, потому что он жил один и в нем чувствовался крепко стоящий на ногах человек, мужское население "Камэи-со" постоянно собиралось у него в комнате — смотрели телевизор, играли в карты по маленькой. А таксист с первого этажа приходил к нему почти каждый вечер. Он жил со стариками родителями — это они молились по утрам и вечерам, постукивая колотушкой. И еще к Симаде частенько заходил фокусник, тоже наш сосед. Он вообще мог спокойно открыть комнату, пока хозяин на работе, и развалившись на татами, смотреть телевизор. Работой фокусник себя особо не утруждал — три-четыре дня в месяц ему обламывалась халтура в забегаловках со стриптизом, где он потешал народ в перерывах между номерами. В основном он жил на деньги, которые выклянчивал у сестры, и большей частью пропадал в игровых залах, играя в маджонг.
Сестра фокусника, невзрачная молчаливая девица, работала в универмаге где-то на Синсай-баси. Тетки из "Камэи-со", любительницы посудачить, поговаривали, что, может, эта парочка и не брат с сестрой вовсе. Но я-то точно знал, что это не так. Потому что на следующее утро после нашего переезда услышал их разговор за стенкой:
— Ты, братец, бросай свой маджонг! Конечно, все думают, что ты жульничаешь, раз ты говоришь, что фокусник. Ты меня вообще слушаешь?
— Да слышу я, слышу! Да если б я мог такие фокусы выделывать, стал бы я на сестринские копейки перебиваться.
Читать дальше