Илья Горячев - Тьма кромешная

Более подробное объяснение Олег позже нашел в воспоминаниях одного родезийского «пса войны», которые подвернулись ему в подшивке старых номеров журнала Craft of Combat, пылившихся на базе батальона.

Тот писал:

«В приглаженных глянцевых воспоминаниях о войне нет места паническому страху, обуздываемому лишь хорошей порцией виски. И это в лучшем случае. Никто из ветеранов мировых войн, прошедших мясорубку Вердена и на Сомме, выживших в день Д в Нормандии и не отступивших в Арденнах, никогда не рассказывал, вернувшись домой, что не было ничего зазорного в том, чтобы испачкать штаны под артиллерийским обстрелом «Большой Берты» или ее младших собратьев или намочить их в ожидании штыковой на позиции бошей. Это бы обесценило их геройство в глазах обывателя, вскормленного на мифах забронзовевшей пропаганды военных лет. Поэтому они предпочитали молчать. Все думали, что им настолько тяжело, что они не могут говорить об этом вслух, в реальности же ветераны просто не хотели сражаться с ветряной мельницей устоявшихся мифов. Их правда была слишком другой, и именно потому они молчали. Один сержант прославленной 101-й авиадесантной как-то сказал мне: «Трусость – это боязнь познать свой страх, впустить его в себя. Храбрость же – это вкусить своего страха и подчинить его». Весь мой опыт в составе родезийских SAS лишь подтверждает это».

Стук двери вдалеке, шаги в коридоре – любой посторонний внешний звук отзывался в Олеге эхом гулкого страха. Слишком часто скрип петель предвосхищал следовавшие за этим боль и унижение, поэтому внутри поселилось и обжилось постоянное беспокойство, временами перераставшее в дикий, животный страх. Эти приступы повторялись все чаще и чаще. Липкий ужас поднимался откуда-то из самых глубин и поглощал Олега без остатка, окутывая все внутренности тонкой ледяной пленкой.

Чаще других к нему заходил немногословный Микола. Он почти не разговаривал. Только бил. Больше всего пугали его глаза. Казалось, что они были покрыты инеем изнутри. Это были глаза хладнокровного убийцы. Жгучий холод продирал, стоило хоть на миг столкнуться с ним взглядом. С детства Олег ненавидел этот типаж – тупой как пробка, но зато очень уверенный в себе. При этом глупость не мешала, а скорее помогала, она даже обостряла инстинкты таких, как Микола. Они были ближе к природе.

Чутьем, нюхом они чувствовали его отношение к себе, как бы он его ни пытался скрыть, и мстили Олегу за то внутреннее превосходство над ними, что он ощущал. Вот и Микола чувствовал и мстил… Здесь, на подвале, ожили и материализовались, обросли мясом все кошмары и фобии, мучившие Олега в далеком детстве. Внутренний голос нашептывал: «Сможешь выбраться отсюда, когда победишь их», но Олег только отмахивался от него.

Теперь он боялся даже самых сокровенных, согревавших его мыслей и воспоминаний. Ему казалось, что теплые, ласковые мыслеобразы, пушистыми комочками свернувшиеся у него в голове, будут услышаны врагами. Они узнают о них по выражению лица и вырвут из него с мясом и кровью. В надежде сохранить, он спрятал их глубоко-глубоко внутри себя, сам же часами смотрел в точку, превратившись немного в буддиста, очистившего свое сознание и созерцающего пустоту.

«Меня найдут и обменяют». Эту мысль он оставил на поверхности и утешался лишь ею, хотя паническое «все забыли и бросили» частенько появлялось рядом, но Олег старался гнать ее прочь.

Когда он в последний раз мылся? Еще в батальоне… Здесь лишь изредка обтирался влажной тряпкой, что служила ему полотенцем. «Воняет, наверное, страшно». Эта мысль не вызывала абсолютно ничего. Равнодушие. Как будто бы это был не он, а кто-то другой. Чужое тело и чужие проблемы. Ему было все равно. Тело зудело, покрывалось сыпью, он начал чесаться. Глаза постоянно слезились. Но… Внутри одно безразличие.

В один из дней – Олегу казалось, что он провел на подвале уже вечность, – вновь появился щупловатый особист. Олег не видел его с того самого первого дня.

– Решили тебя на органы продать, – с ухмылкой начал он с порога, – одной почки тебе вполне хватит. Надо же как-то вред, тобой Украине причиненный, заглаживать. Так что собирайся. В клинику тебя повезем. – Тут особист не удержался и разразился глухим едким смехом, после чего вышел.

«Куда? Теперь куда? – забегали, заерзали догадки в голове, отозвавшись спазмом в животе. – Чего еще они от меня хотят?»

От напряжения и волнения носом пошла кровь. Кое-как унял кровотечение, заткнув ноздри скомканными обрывками газет.