Леонид Воронов - Морская дева

Переход подходил к концу, и однажды утром судно вошло в устье реки Сайгон. Это была большая река с желтоватой водой. На борт поднялся маленький сухой вьетнамец-лоцман, который уверенно вел судно по извилистому фарватеру добрых шесть часов. На ближнем берегу стояли деревни и отдельные хижины, хорошо были видны их жители, которые приветствовали экипаж. Наконец показался город. Сайгон была рекой большой и полноводной, и до противоположного берега была добрая миля.

"Алмаз" пришвартовали к плавучему причалу, на борт поднялись представители местных властей, и полицейские с огромными кобурами на щуплых маленьких телах. Один из них поселился на судне, хотя в судовую жизнь не вмешивался.

Огромный док, который предстояло буксировать, находился где-то в устье реки, а океанский красавец-буксир "Барс" стоял у соседнего причала. Моряки двух судов быстро познакомились, ходили в гости, в основном на "Барс", в помещениях которого стояла приятная прохлада. В первый же день коллеги рекомендовали экипажу "Алмаза" поменять капроновые швартовые канаты на стальные тросы, поскольку капрон пользуется во Вьетнаме большим спросом, и по ночам аборигены обрезают швартовые концы, рискуя жизнью. "Рискуя жизнью" в полном смысле слова, впоследствии полицейский, который жил на судне, невозмутимо сообщил, что если обнаружит попытку воровства судового имущества местными жителями, будет стрелять на поражение. И глядя на его невозмутимое лицо, никто из моряков не усомнился в этом.

Ежедневно по утрам к судну подходили лодки с целыми семьями, которые были готовы взять все, что им предлагали: конфеты, печенье, чай, мыло, старую робу, буквально все. Когда поток подарков стал иссякать, аборигены предложили торговлю. Они привозили местные лекарства, сушеный Женьшень, изделия из керамики, фрукты, и прочее. Взамен просили сигареты, которые, как выяснилось, приравнивались к денежным купюрам.

Вьетнамцы в лодках вызывали симпатию у всех моряков. Они были смешливые, общительные, и довольно симпатичные. Их разговор очень напоминал птичий щебет, тонкие голоса не умолкали ни на минуту. Большой интерес вызывал способ управления лодками. У лодок было одно или два весла, которые аборигены не вынимали из воды, а разворачивали лопасть весла параллельно течению после каждого гребка. На конце весла была перекладина, которая позволяла им делать это очень ловко. Причем, если руки у них были заняты, они совершенно естественным движением перехватывали весло пальцами ноги, и продолжали грести, как ни в чем не бывало. Это было похоже на фокус, тем более что течение реки было довольно быстрым, и удерживать лодку неподвижно было трудно. Тем не менее, лодки стояли, как на якоре. Моряки предлагали закрепить швартовые концы на судне, чтобы не грести весь день, но вероятно на это существовал строгий запрет, потому что никто никогда не поднимался на борт судна, и не подавал швартовый конец.

В город русских моряков не пускали, советские порядки попали в благодатную вьетнамскую почву, и дали тут свои плоды, присущие всем тоталитарным режимам — железный занавес, неограниченные права полиции, всеобщая подозрительность и "враги народа". И еще крайняя нищета, которую и призвана защищать народная армия и полиция.

Между тем, эта веселая торговля нравилась обеим сторонам, и продолжалась целыми днями до пяти часов вечера. В пять часов все лодчонки, как по команде, покидали акваторию. Спросили полицейского, в чем дело, он объяснил, что таков порядок.

— А если кто-либо останется?

— Буду стрелять.

— В воздух?

— Нет.

Полицейского звали Хон Джи, и он не скрывал своего удовольствия, насколько полицейские вьетнамцы умеют его проявлять, тем фактом, что ему оказано высокое доверие, и поручен такой важный и ответственный пост. А также тем, что русские моряки предлагают ему так много вкусной еды. Иногда его приглашали в каюту, где угощали вином или водкой, и тогда он стал ежедневно ненадолго отлучаться, и приносил каждый раз бутылку местной водки, настоянной, по-видимому, на травах. Водка была скверная, но моряки не роптали.

Из керамических изделий вьетнамцы привозили больше всего керамических слонов, всевозможных размеров и форм. Но однажды Михаил увидел в одной из лодок красивую напольную вазу. Он подумал, что такая ваза была бы замечательным подарком для сестры Ирины, да и Катя будет рада, если в доме появится такая большая и красивая ваза. За вазу маленькая вьетнамка просила десять пачек сигарет. Накануне Миша обратился к артельщику за сигаретами, и тот сказал, что капитан запретил выдавать сигареты из артелки до выхода в рейс, поскольку эта торговля приведет к тому, что экипаж останется без сигарет. Один блок "Явы" он все же выдал Михаилу, и теперь у него было пачек двенадцать, менять их на вазу — значило бы остаться без сигарет до выхода из Вьетнама. Тогда он решил экономить сигареты, и если удастся, обменять оставшиеся сигареты в последний день перед выходом. К вечеру ему пришла идея спросить артельщика, нет ли у него других, менее популярных сигарет.