Эдуард Лимонов - Обыкновенные инцинденты

— Мы решили ехать в «Балалайку», — сказала Давидов, когда они уселись в машину.

— Глупо, — пробормотал я.

— Глупо позволить им испортить нам вечер, Эдуард, — сказал Эжен.

Я хотел было возразить, что лучше уж испортить один вечер, ночь, чем… Я промолчал, так как понял, что не смогу представить им сколько-нибудь связных аргументов. Не могу же я сослаться на свой желудок… Сказать, что именно таким вот образом, как сейчас, сжимался он за ночь до того, как Костя Бондаренко влип в историю, за которую его приговорили к высшей мере. Или что так же сжимался он, когда Володька-боксер слишком долго копался в этом мудацком сейфе… Я сказал:

— Пора валить, Володька! Скоро мусора будут делать обход. Жадность не одного фраера уже сгубила!

Володька не захотел, пять минут ему, сказал, нужно, чтоб до денег добраться. Я ушел один. Володьке, не послушавшемуся моего желудка, влепили восемь лет…

Я не успел вспомнить и половины всех случаев, когда мне удавалось спасти шкуру благодаря своевременному предупреждению моего органа пищеварения, когда на бульваре Генриха Четвертого в автомобильное зеркало со стороны Эжена вкатился автомобиль и, спустя мгновение, на большой скорости поравнялся с нами.

— Они! — закричал Эжен. — «4-Л»! Их авто!

«4-Л», промчавшись мимо, забежал вперед и, взяв влево, резко остановился, выставив на нас левый бок, преграждая нам дорогу. Из «4-Л» выскочили трое. В коротких куртках неопределенного цвета. В руках у каждого находился предмет, не оставляющий никаких сомнений по поводу проницательности моего верного желудка: револьвер.

В жилах Эммануэль Давидов, назвавшейся так на титульном листе моей книги (из нежелания быть известной в ежедневной жизни как переводчица тома «Русский поэт предпочитает больших негров»), течет помимо французского еще одна горячая латинская кровь — итальянская. Давидов резко бросила «фольксваген» назад, взбежав на тротуар, обогнула автомобиль врагов и, скрипя тормозами, залавировала между стволами деревьев и запаркованными автомобилями… Сзади — в этот раз я отчетливо услышал их — работали револьверы преследователей. Буф! Буф! Баф!

— What a fucking Jesus Crist! — выругался я идиомой, заготовленной у меня на самые крайние случаи жизни.

Испугаться наш экипаж опять не успел. Страх — следствие рефлексии. Чтобы почувствовать страх, нужно успеть подумать, как бы мысленно обсудить ситуацию. У нас для этого не было времени.

— Нас хотят убить, — констатировала факт Давидов даже несколько равнодушным тоном.

Впрочем, равнодушие проистекало оттого, что все внимание, как, очевидно, и все эмоции ее, были направлены на пролетание по тротуару на скорости не менее ста километров в час. И неслась она, увлекая и меня, вопреки желанию, куда бы вы думали? К ебаному русскому ресторану на площади Бастилия, к «Балалайке»! Впрочем, неизвестно, изменилась ли бы наша судьба, если бы Эммануэль Давидов направилась бы вместо ярко освещенной Бастилии в темные улочки. Может, быть история была бы печальнее…

— Прорвались! Ой, как я сейчас выпью! — воскликнула Давидов и поворотом ключа выключила мотор.

Именно в этот момент, когда пальцы ее еще сжимали ключ, остановленные в намерении вытащить его из щели, рядом с нами на тротуар вспрыгнул автомобиль. Я увидел тело автомобиля и одновременно услышал супернатуральный визг тормозов. Распахнулись двери, и три темные тени метнулись к аквариуму «фольксвагена». В следующий момент я почувствовал, что кость лба у меня болит. Подняв глаза, я увидел дуло, направленное прямо в мой лоб. Дуло принадлежало револьверу. Револьвер же продолжался нервно подрагивающими руками. За руками прыгало лицо бандита, который пытался вломиться в «фольксваген» на Трокадэро. На Бастилии было куда светлее, и я смог рассмотреть грязные волосы и показавшиеся мне арабскими черты лица. Двое других бандитов точно таким же образом, по правилам растопырив ноги и сдав чуть назад жопы, держали на прицеле Эммануэль Давидов и Эжена.

«Если тебе надоела жизнь, Эдуард, — подумал я — вот тебе хорошенький и достойненький способ распрощаться с нею. Достаточно резко двинуть рукой — сейчас руки мирно покоятся на сидении, — и пуля проткнет тебе череп как раз между бровей, неровно взломав кость. Даже если он не блестящий стрелок. С нескольких метров невозможно промахнуться».

— Выходи! — заорал эженовский бандит Эжену. И сняв одну руку с тела револьвера, согнувшись, открыл дверь «фольксвагена». — Выходи, сало!