Эдуард Лимонов - Сын убийцы (Обыкновенные инциденты)

Эдуард Лимонов

Сын убийцы

Обыкновенные инциденты

Я вспомнил о Лешке недавно, после того как у меня украли золотые запонки, - его подарок. Суки-бляди воры прошли по карнизу, выбили стекло в окне и проникли в жилище писателя Лимонова в Марэ. Золотые запонки были единственной ценной вещью, которую им удалось найти.

Шла весна 1977 года. У меня не было работы, бедный и одинокий, я жил в полуразвалившемся отеле на Бродвее. Из моего окна на десятом этаже "Дипломата" я мог лицезреть окна Лешкиной квартиры на Колумбус авеню. В квартире было пять комнат, и кроме танцора Лешки в ней жили еще балетмейстер Светлана и балетный критик Владимир. Разумеется, балетным эмигрантам в Нью-Йорке жилось много лучше, чем поэту Лимонову. Ими интересовались. К ним приходили знаменитости. Бывал у них критик Клив Барнс, Макарова и маленький Миша Барышников. Меня приглашал Володя, когда знаменитостей не ожидалось, ему было любопытно со мной спорить, он находил во мне черты человека из подполья - героя Достоевского. Я приходил охотно, Владимир ведь всегда кормил меня. С Лешкой нас сближал алкоголь.

На голову выше меня, могучее большелицее и большеносое существо с голым надо лбом черепом, Лешка Кранц учился в той же балетной школе, что и Нуриев. Никогда не достигнув седьмого балетного неба, где в холодном одиночестве пребывали сверх-звезды, Лешка, однако же, был вовсе не плохим танцором, - в ту весну он был Дроссельмейером в "Щелкунчике". Характерная, но вполне почетная роль. Лешке было около сорока, балетная карьера его кончалась, ему предстояло переходить в балетные учителя или балетмейстеры. Мне казалось, что именно от этого он и пьет.

В один из вечеров, выдув бутылку виски "Белая лошадь", мы сошлись с Володей в яростном споре на банальную тему: "Солженицын. Плохой или хороший писатель?" Володя стоял за Солженицына, я - против. Выиграл я. Полный желания взять реванш за поражение, Володя начал меня задирать.

- В глубине себя, Лимонов, ты - несвободный человек, - заявил Володя, ты боишься самого себя. Ты боишься найти в себе гомосексуальность... Слабо тебе выспаться с Лешкой! Смотри, какой красавец! Богатырь!

Я хохотал над его демагогией. Как малые народы гордятся своими знаменитыми представителями, корсиканцы - Наполеоном, грузины - Сталиным, так Володя гордился знаменитыми гомосексуалистами от Александра Великого до Оскара Уайльда. Щедрому Володе хотелось приобщить всех друзей к великой малой этой народности, и он радостно открывал в приятелях латентный гомосексуализм. Сам Володя не боялся найти в себе... Он нашел в себе гомосексуализм еще в Ленинграде, в возрасте восемнадцати лет, и с тех пор жил, даже нарочито декларируя свой гомосексуализм, подчеркивая его.

Я сказал, что свободен безгранично. Володя закричал, что я трус. Лешка гоготал и откупорил вторую бутылку виски, уже не "Белую лошадь". Короче, мы напились. Напившись, я совершил противоественное - пошел с Лешкой в постель. Из хулиганства.

Утром Володя убежал в какой-то журнал, а мы с Лешкой спустились в бар на Колумбус авеню. Лешка залпом проглотил свое пиво и потребовал у бармена еще бокал. Выпив второе пиво, он, очевидно, счел нужным объяснить мне свой энтузиазм по поводу алкоголя.

- Лимоша, - сказал он, положив свою руку на мою, - всю жизнь я стеснялся своего пьянства и часто задумывался, почему я, сын маленькой интеллигентной еврейской докторши, надираюсь, как русский мужик...

- Не всякий русский мужик пьет, - возразил я. - Я вот пью, но мой отец, если ему случалось выпить пару рюмок водки, болел после этого несколько дней.

- Согласись все же, Лимоша, что русский мужик пьет больше и выразительнее, чем еврей. С криком, с удалью, со скандалом...

- Согласен.

- Я спрашивал маму Дору: "Мама, может, я не твой сын? Может быть, ты меня взяла из детского дома?" Мама грустно смеялась и говорила, что, увы, я ее сын. Ты знаешь, что я уже старый козел, что я родился в 1937, Лимоша, в один год с Рудиком Нуриевым?

- Я не люблю зазнайку Рудика, Лешка...

- Имеешь право. Я тебе уже рассказывал, Лимоша, что я родился в лагере, в Сибири?

Он мне не рассказывал. Я качнул головой, что нет.

- Моя мамочка Дора была активной партийкой. Но в начале 30-х просчиталась и приняла не ту сторону. Имела несчастье определиться в одну из фракций, позднее охарактеризованных как троцкистская. Партия тогда развлекалась тем, что активно уничтожала сама себя, ну, ты знаешь нашу доблестную историю... Короче, когда Сталин и его ребята победили всех и оказались у власти, мамочка вместе со своей группой загудела в лагерь. Лешка посмотрел на меня добрыми глазами. - Тебе интересно, Лимоша?