Александр Гера - Над всей Россией серое небо

— Не кипятись, Николай Петрович, — успокаивал президент. — Ты правильно мыслишь, а это главное. Едва ты наденешь костюм от «Марка и Спенсера» да сядешь за руль «вольво-740», к тебе потянутся люди. Те, кто вычеркнул тебя из списков ныне здравствующих, теперь сами опасаются той же участи. Вот ты и руководи массами. Кто владеет информацией, тот владеет амуницией. Ясна мысль?

Мысль отставному чекисту понравилась, но за рулем иномарки он себя представить не мог.

«Мафия здесь», — решил он, подыскивая повод, чтобы уйти и не вернуться. К мафии он питал не меньшую ненависть, чем к коммунякам, всосанную вместе с бормотухой за шесть лет вхождения в рабочий класс. Это-то сейчас и проявилось на его лице.

— Боишься, к ворам попал, народ обжуливаем? — Есть такой резон, кашлянул в кулак бывший чекист. — Тогда слушай. Я вор в законе, десять лет мотал срок по лагерям. Но той животной ненависти к советскому режиму не питаю, какую, наверно, питаешь ты. А потому что не позволил из себя сделать быдло, как ни старались мои лагерные Хиггинсы и лагерное начальство. Я остался человеком благодаря неистовому желанию пожить человеком, когда настанет мой черед. Сейчас мне сорок три, я знаю литературу, искусство, музыку — ту музыку, которую называют классической, — подчеркнул наш президент. — Если можешь, проверь. Я изучал это, чтобы управлять своими эмоциями и пороками тех, кто неисправимое быдло, из каких бы золотых корыт оно ни хлебало. И мое время пришло. Если же ты думаешь, что мои руки грабят Россию, ошибаешься снова. Здесь все давным-давно разграблено или превращено в хлам. Мы одни крохи подчищаем. — А простых людей не жалко? Последнее у народа тянешь. — Народ? Какой народ? Тех, кому вроде бы платили, а они вроде бы работали? Не жалко, Николай Петрович. Это быдло. Ты вспомни, к чему этот народ приучили: не лезь куда не просят, помалкивай и будешь жить, как все. А как жили? В бетонных каморках с унитазом в изголовье от тесноты. Поел и в стойло. А что ели? Нитраты и гнилую картошку. И помалкивали… Как же можно уважать такой народ? Нет, Николай Петрович, ты мне «Рабыню Изауру» не крути, плакать не стану, я богатый. Пусть теперь плачут все чванливые дешевки, успевшие обзавестись «жигулятами», дачами и дебильным потомством, считавшие, что их уклад жизни никогда не изменится. Изменился, Николай Петрович. Я «мерседесы», как перчатки, меняю, а их сраные «жигулята» на решето похожи, у меня вилла в Люксембурге, а им в бетонках вековать. И так им и надо, пусть сосут двадцать первую лапу, если не заставят себя думать иначе, стало быть, работать, а не придуриваться, тогда у них кое-какой шанс появится выбиться в люди из быдла. А я делаю деньги не для одного собственного обогащения, мне в скором будущем отстраивать захезанную территорию с вечным именем Россия. И деньги эти у меня никто не отымет, поскольку лично для меня уравниловка отменяется, я своего кровного быдлу не отдам.

— Складно излагаешь, — кивнул отставной чекист. — Я бы поверил тебе, да больно название твоей конторы доверия не внушает.

— Так мы пока в Зазеркалье находимся, — усмехнулся наш президент. — А ты хотел, чтобы я трудягой фермером надорвался, так и не взрастив пшеницы, прибитый бывшими аппаратчиками и бездарными законами? Или ты знаешь способ обогащения с незамаранной задницей?

— Так обогащаешься все-таки? Наворуешь и за бугор? — гнул прежнюю линию отставной чекист.

— А тебе классовое происхождение не велит обогащаться? Или наш дорогой Ильич до поры до времени в Мытищах отсиживался?

— Претит. Мне от жизни много не надо. — «Жигуль», квартиру и бабу на сносях? — А этого мало?

— Так ты для такого минимума и работать станешь вполсилы! засмеялся наш президент, а отставной чекист обиделся: — Для нормального человека хватает… Впрочем… — Что впрочем? — Разного мы поля ягоды.

— Присловье. Все ягоды с одного поля. Только одна созрела, а другая недоспелая. Давай-ка, Николай Петрович, дозревай и приходи. Либо у тебя появятся деньги для нормальной жизни, либо останется упрямая башка, умная, между прочим. А с какой стороны баррикад в нее пулю всадят, разницы нет. Ты, как я понял, не за левых, не за правых — в последней стадии созревания.

— Подумаю, — буркнул отставной чекист. — Ты, кстати, за какие подвиги десятку отсидел?

— Сел за мелкое хулиганство на три года, субчика одного отделал, остальное в зоне намотал: побег, сопротивление охране. Вот тебе и первое задание, Николай Петрович, проверь сам, за что сидел, разузнай через старых друзей. Через неделю жду.