Эрик-Эмманюэль Шмитт - Улисс из Багдада

Он говорил на жеманном английском языке итальянцев, на этом английском светских танцоров, на английском, словно надевшем корсет, чтоб талия стала тоньше, а задница — выпуклее, вертлявом в каждой фразе. Не дав сбить себя с толку, я продолжил атаку:

— Меня не силой затолкали в этот грузовик, я сам это выбрал! Но если меня арестуют надолго и прервут мое путешествие, мне будет нанесен ущерб!

Он рассмеялся, словно мои слова были какой-то театральной интермедией. Он пригласил меня сесть и сам устроился за компьютером, чтобы начать допрос. Я тут же остановил его:

— Допрашивать меня бесполезно.

— Вот как?

— За последние годы я вынес уж не знаю сколько бесед вроде той, что вы собираетесь мне устроить, и это ничего не дало. Видимо, я неправильно отвечаю, раз передо мной все время захлопывают дверь.

— Или отвечаете очень правильно, раз вас не выслали домой.

Он улыбнулся мне. Я опустил глаза. Этот необычный чиновник казался мне умнее тех, кого я встречал до того. Хороший знак или плохой?

— Как вас зовут?

— Улисс.

— Простите?

— Улисс. А иногда я называюсь Никто. Но никто не зовет меня Никто. Впрочем, меня вообще никто не зовет.

Он потер подбородок:

— Так, понятно. Ваша страна?

— Итака.

— Ирак?

— Нет, Итака. Все Улиссы родом оттуда.

— Где это?

— Место так и не нашли.

Он тихонько засмеялся. Тогда я посмотрел ему прямо в глаза:

— Не теряйте времени. Я не скажу вам ни имени своего, ни подданства. Я могу молчать месяцами, я уже это доказал. Вы ничего этим не добьетесь, я — тоже. Наверно, это и есть современная война, война без победителей и проигравших. Просто война.

— Что еще?

— Я не переношу допросов. Я поневоле думаю, что так обращаются с преступниками.

— Кто докажет нам, что вы не преступник?

— Я — случай, не предусмотренный законом, но не противозаконный.

— Боюсь, что я слишком хорошо вас понимаю.

Я поднял бровь — в его взгляде светилось сочувствие, глубокое, ощутимое, — и тут же, смутившись, он замолчал.

Встав, он предложил мне сигарету, от которой я отказался, тогда он зажег ее для себя и с наслаждением затянулся. Видя, какое удовольствие он получает, я вспомнил Лейлу и чуть улыбнулся. После нескольких затяжек он обернулся ко мне:

— Я люблю свою профессию, сэр, потому что мне нравится бороться с преступностью. Но когда я сталкиваюсь с вами, мне кажется, что я делаю не свое дело. Я не только теряю время, я теряю веру… да, веру в свой долг!

Лицо его прояснилось, стало почти обаятельным.

— Вы ведь не хотите, чтобы я потерял веру?

Я дрожал. К чему он клонил?

— Видите ли, синьор, пока границы существуют, их надо соблюдать и надо, чтобы их соблюдали другие. Но мы можем спросить себя, зачем они существуют. Хорошо ли они решают человеческие проблемы? Провести границу — единственный ли это способ сосуществования для людей?

Удивляясь обороту, который приняла беседа, я все же ответил:

— Пока что других нет.

— Даже если это единственный способ, хорош ли он? История человечества — это история передвижения границ. Что такое прогресс, как не уменьшение количества границ? Тысячелетия назад границы пролегали у ворот каждой деревни. Тогда они были очень многочисленны, потом они раздвинулись и охватили племена, народности, народы, становясь все реже и гибче; они заключают позже группы населения в пространстве наций. Совсем недавно они переросли рамки наций — либо за счет федерализма, как в Соединенных Штатах, либо путем договора, как тот, что положил начало Европе. По логике вещей так и должно идти дальше. Моя профессия бессмысленна, у нее нет будущего. Границы исчезнут или распространятся на более обширные территории.

— Каков же будет их предел?

— Континент.

— Останутся лишь природные границы — моря и земли?

— Да.

— И все же, чтобы существовать, людям нужно говорить «мы» — мы, американцы, мы, африканцы, мы, европейцы.

— А может, попробовать говорить «мы, люди»? — спросил сам себя офицер.

— Тогда это будет противопоставление животным.

— Ну, тогда, чтобы включить и их, можно попробовать сказать «мы, живые»?

— Вы большой мечтатель, господин офицер, вам надо сменить специальность: министерство юстиции подошло бы вам больше, чем министерство обороны.

Он словно проснулся и неловко ухмыльнулся в смущении. Присев на стол, он наклонился ко мне:

— В моих глазах вы не изгой.

— Чепуха! Если я выпрыгну в окно, вы откроете стрельбу!

От удивления он отшатнулся.