Эрик-Эмманюэль Шмитт - Улисс из Багдада

Мафиози оставались непреклонны.

Мы трусливо молчали. Мы уловили, что именно так, за счет выдворенных негров, они обеспечивали нашу покорность. Сдавленные в грузовичке, мы считали, что нам сильно повезло.

— Чтобы вас не было слышно, не зовите меня, не стучите по обшивке, решайте свои проблемы молча! — проорал шофер. — Я рискую жизнью так же, как вы. Даже больше. Вы, если что, потеряете деньги и вернетесь по домам, а я окажусь за решеткой! Так что помалкивайте до конца. Если будете делать что надо, все будет нормально. Кто понял, переведите товарищам, в ваших интересах держаться заодно. Так что ни слова, ни жеста. И писайте в бутылки из-под воды, когда они освободятся. От вас шуму должно быть не больше, чем от печенья, ясно?

Двери клацнули и заперли нас в полной темноте.

Машина тронулась. Еще несколько метров мы слышали умоляющие крики двоих оставленных за бортом. А потом ничего.

Садист-шофер, чтобы устроить пассажирам боевое крещение, поехал по разбитой дороге. К моему удивлению, несмотря на тряску, в едущем грузовике нетрудно было держаться стоя, настолько теснота придавливала нас друг к другу. Трудно было только дышать: несмотря на высокий рост, меня вдавило носом в какого-то нигерийского верзилу.

Никто не протестовал. Раз уж с нами обращались как со скотом, мы считали делом чести вести себя как люди, не жаловаться, стараться не давить друг на друга. Словом, я никогда не видел такого проявления человеческого достоинства, как в этой унизительной ситуации.

Нас предупредили, что путь долог, но я быстро осознал, что он невыносимо долог. Убедившись, что мафиози лишь частично держат данные обещания, я гадал, будут ли у нас остановки.

— Как ты думаешь, у нас будут привалы? — прошептал я своему соседу.

— Конечно.

— Да? Шофер будет разбирать и снова собирать картонную стенку, чтобы мы смогли размять ноги? Что-то я не заметил в нем склонности к альтруизму.

Пораженный этой идеей, мой сосед не ответил.

К счастью, мы переговаривались на арабском, почти беззвучно, и наши сомнения не заразили остальных, а ведь они наверняка опасались того же. Как знать? Все мы молчали.

Странное путешествие… Я вспоминаю эту поездку, как цепочку мучительных испытаний. Сначала жара. Потом голод. Потом желание помочиться: ему я сопротивлялся долго, но настал момент, когда, перетерпев спазмы в желудке, пересохшее горло, одеревеневший, соленый, раздувшийся язык, я почувствовал такое жжение в мочевом пузыре, что, даже когда я опорожнил его в бутылку, он все еще горел. Я думал, начнется вонь, ибо уронил крышку от бутылки, но за эти часы каждый из нас облегчился, и я уже настолько зачерствел, что не чувствовал запахов.

В последние часы странствия все перепуталось. Мы перестали понимать, день ли стоит, ночь ли и сколько часов мы провели в пути. Не в состоянии спать стоя, я повторял Коран, те, что засыпали, тут же получали тычки от тех, кого они расплющивали на виражах или склонах.

Грузовичок снова замедлил ход. Я услышал итальянскую речь. Из этого я с тоской заключил, что мы еще не покинули полуостров.

Водитель выключил мотор.

Кто-то воспрянул с надеждой.

Шофер стал препираться с таможенниками. Те потребовали, чтобы он показал им груз.

Шофер приоткрыл дверцы.

— Сами видите, одно печенье.

Он стал закрывать, и тут чей-то голос остановил его:

— Погоди. Дай взглянуть.

Устало вздохнув, шофер открыл дверцы пошире.

До нас донеслось свежее дуновение ночи. Никто не двигался.

— Мать честная, ну и вонь от твоего печенья! — вырвалось у таможенника.

— Ну, я его тебе и не продаю, — возразил водитель. — Зато могу подарить.

— Нет уж, слишком воняет. Что еще у тебя в грузовике?

— Да, может, там завалялась какая-то дрянь в глубине, я спешил на погрузке, время поджимало. Да, не исключено, что там, в глубине, дохлая крыса.

— Целая куча дохлых крыс, ты хочешь сказать. Убери коробки, я посмотрю.

— Слушай, я опаздываю. Хозяин убьет меня, если я не доставлю груз вовремя.

— Убери коробки.

— Нет.

— Ты отказываешься?

— Да, я потеряю работу.

Пока шло это препирательство таможенника и шофера, мы стояли затаив дыхание. Чья возьмет?

Вдруг таможенник воскликнул:

— Нет, такая вонь — это что-то невероятное!

Энергичным жестом он сдвинул несколько коробок, тут же вся стена рухнула, и луч его фонарика уперся в нас.

— Мать честная, да что же это?

Шофер не ответил, потому что в тот момент он уже удирал со всех ног.