Борис Дубин - Посторонние - власть, масса и массмедиа в сегодняшней России

Однако подобная роль как раз и не позволяет видеть в данной фигуре олицетворенного партнера по возможному или реальному взаимодействию. «Президент» в данном контексте – роль исключительно церемониальная. В отношении к нему возможна лишь лояльная демонстрация неполной включенности или частичного отсутствия, не предусматривающая конкретных обязательств и пози тивных действий. Символическим воплощением подобной позиции и выступает телесмотрение, точнее – роль зрителя, которая отведена в данной ситуации россиянам и принята большинством из них.

Жанры демонстрируемого массам политического спектакля [13]– политики как спектакля, репрезентирующего власть, – могут быть разными. Назову лишь несколько повторяющихся наиболее часто: вариант праздничного концерта к той или иной дате (президентское поздравление с Новым годом), театр одного актера (пресс-конференции первого лица), эпико-героическая драма (репрезентация войны – Отечественной, афганской, чеченской), судебно-детективный сериал (дело ЮКОСа, шпионские процессы, последние удивительно своевременные разоблачения «британской агентуры»), производственный фильм (летучки и планерки, возглавляемые президентом), сериал сентиментально-бытовой (президент дома и среди народа), костюмированная историческая пьеса (инсценировка с участием ветеранов на Красной площади или введение праздника «освобождения от польско-литовских интервентов» 4 ноября) и т. д. Важно, что и набор этих жанровых версий, и встающая из них конструкция мира имеют явное сходство с наиболее популярными за последние годы передачами двух основных каналов российского телевидения. Пожалуй, единственное, что отсутствует сегодня в публичной политике и ее демонстрируемых спектаклях, – это юмор: после снятия с эфира передачи «Куклы» юмористическая, ироническая, сатирическая сюжетика и интонация в ритуалах визуального представления российской власти исчезли, хотя скандальные фигуры глумливых придурков на телеэкранах множатся и множатся.

Подведу некоторый итог. В отечественной публицистике последних лет укоренился, среди прочего, такой стереотип (перевернутая формула собственной исключительности, негатив негатива, двойное общее место, по выражению Тургенева): в России не происходит ничего необыкновенного, такое характерно или было характерно «для всех». А вот и нет, различия есть, и значительные. Скажем, в других социально-исторических обстоятельствах (имею в виду Европу) массовизация завершала процесс формирования модерных элит и институтов, открытого общества и современной культуры. В российской же ситуации – ограничусь нынешним этапом – массовизация разворачивается вместо модерности. Это массовизация социума без модернизации его базовых институтов. Она выступает в принципиальной форме эпигонства. Это делает фигуру эпигона и феномен эпигонства важными предметами актуального исследования [14].

В данном контексте я понимаю эпигонство как последовательное упразднение или даже разрушение, нередко с провокационной целью, любых смысловых, а в конечном счете и институциональных рамок поведения, мышления, высказывания, понимания. Рамок, которые задавали бы принципиальную семантическую определенность тех или иных значений, делали бы их социально внятными именно постольку, поскольку они обращены самостоятельным, авторитетным и самосознающим коммуникатором столь же автономному, социабельному и вменяемому коммуниканту. Результат же смысловой аннигиляции, которой занят эпигон, – это демонстративное, предпринимаемое в расчете на внешний глаз, соединение любых потерявших валентность элементов с любыми другими. Оно происходит вне проблемы и структур субъективности, вне субъективного смыслополагания, самосознания и посильного овладения собою, которые, отмечу, и были положены в Европе Новейшего времени в основу проекта культуры (культуры как проекта, а не достояния или наследия).

Последний предполагал систематическую рационализацию оснований человеческого поведения, индивидуальное, а потом и социальное, институциональное, профессиональное дисциплинирование ценностных озарений, смыслового замешательства и даже шока при встрече и во взаимодействии с «иным», «иными». Вне прокладывания новых перспектив («новых смысловых разрезов», по Тынянову), вне сознания неотменимости личного выбора и персональной ответственности за него индивидуальная и коллективная деятельность, будь то в сфере политики, экономики, религии или искусства, приобретает неустранимый характер имитации и симуляции. Именно с такого рода феноменами мы, по большей части и все регулярнее, имеем дело в социальной жизни сегодняшней России.